Шантепи Сосей - Иллюстрированная история религий

Изложенное показывает нам, что о развитии древнегерманской религии не может быть и речи. Если бы источники были изобильнее, то можно было бы попытаться изобразить в ряде отдельных картин религию различных племен и периодов; но и достижение этой цели еще далеко от нас. Однако в некоторых частях мы уже можем различить более старое и более новое, иностранное и германское. Такие попытки уже делались, но часто на основании предвзятых исходных позиций. Не вдаваясь в критику этих опытов, мы приведем только некоторые из главнейших положений.

Как повсюду, так и здесь самое начало ускользает от нашего взора. С известиями Цезаря и Тацита германцы вступают на историческую сцену в качестве полукочевых племен; но их политическое состояние и религиозный культ имеют уже известную определенность и устойчивость. Происхождение их религии из первобытного монотеизма так же мало может быть доказано, как и происхождение ее из дуализма или анимизма; и то, и другое представляет теорию, которая навязана фактам, но не выведена из них. Известно, что и германской мифологии досталась часть первобытного индогерманского наследства. Сюда относится бог неба Цио-Тивац, на которого со времени Мюлленгоффа смотрят как на главного бога германских племен, и притом не без основания, хотя признавать надпись Marti Thingso в Housestead’e в Северной Англии за высший пункт, с которого можно обозреть германскую мифологию в ее первоначальном единстве, – преувеличение. Сведения Тацита противоречат этому взгляду лишь косвенно; он знает за главного бога у западногерманских племен Меркурия, но он несколько раз упоминает о важном положении Марса у многих племен.

Мегалитические постройки – Стоунхендж близ Сальсбери

Здесь можно было бы также указать, что Тацит "слишком часто умалчивает о самых важных моментах" (Моммсен).

В те времена, относительно которых дошли до нас древнейшие исторические известия, германцы испытали влияние народов более высокой культуры – кельтов и римлян, с которыми у них были оживленные сношения. Поэтому-то и трудно отделить у них национальное от чужого. Кроме того, исторические известия на несколько столетий почти совершенно покидают нас. Мы почти совершенно ничего не знаем об отношениях внутри Германии в промежуток времени от Тацита до переселения народов. Это переселение народов само образует заключительный акт пограничных битв между римлянами и варварами и многовековых многочисленных походов кельтов и германцев на юг. Но мир, в котором поселились германцы, не был для них совершенно чужим. Уже с начала императорского периода германцы в постоянно возрастающем числе входили в состав империи в качестве колонистов или солдат, а под конец также в качестве могущественных министров. Следовательно, они усвоили себе кое-что римское, и, во всяком случае, в этот промежуток времени не было места для самостоятельного развития их собственных религиозных установлений и воззрений. Однако не следует думать, что поэтому они потеряли все самобытное. Мы уже определили древнегерманское достояние в мифических составных частях, которые срослись с историческими сказаниями из времени переселения народов в одно героическое сказание. Нельзя отрицать древнегерманского характера и в некоторых чертах периода обращения в христианство. Но мы не можем соединить эти черты в одну целую картину религии.

Иначе сложились условия для северных племен. Хотя страна, из которой переселились в Англию англы и саксы – Голштейн, Шлезвиг и Ютландия, – и не лежала совершенно вне кругозора римлян, но все-таки находилась вне области их влияния. То, что эти племена перенесли отсюда в свое новое отечество, было чисто германским достоянием. В самой Англии они также в течение более долгого времени оставались довольно несмешанными. Здесь ход дела был не таков, как в Галлии, где германцы овладели наследством римско-галльской культуры. Римское господство в Британии уже исчезло прежде, чем там поселились англосаксы; с туземным населением, христианами-бриттами, поселенцы мало смешивались, они их просто оттеснили. Поэтому англосаксонская литература имеет для нас высокую ценность. Хотя она и происходит из христианского времени, тем не менее в своих магических изречениях и особенно в героических сагах она сохранила для нас древнеязыческие представления. Богатый мир сказаний и мифов, о котором Беовульф отчасти нам сообщает, отчасти позволяет догадываться, мир, интересные параллели которому доставляют датские саги и даже голштинские народные суеверия, дает нам возможность взглянуть на то, что северные германцы создали без постороннего влияния. То же самое относится и к некоторым отдельным частям из Саксона, например к песням о Старкаде. Такие создания германской поэзии, образовавшиеся в своих существенных чертах еще в языческое время, составляют важное вспомогательное средство для критики немецких героических сказаний и северной мифологии.

Завоевание англосаксами Англии, а также поход Хоцилайка (Hygelac) к берегам Северного моря (начало VI в.) были прологом к походам викингов, благодаря которым норвежцы и датчане со времени около 800 г. находились в постоянных сношениях с Францией и Британскими островами; при этом они не только опустошали берега и страны далеко вверх по течению рек, но также основывали поселения и государства в Ирландии, Нормандии и Англии. Эти живые отношения к христианской культуре должны быть приняты в расчет в несравненно большей степени, нежели влияние основанной также около 800 г. миссионерской епархии Гамбург – Бремен, которая предприняла обращение скандинавского севера, но достигла лишь ничтожных результатов. Напротив, многие датчане и норвежцы, пробывшие подольше в Англии или Ирландии, получили большее или меньшее понятие о христианстве. Исландцы сначала имели особенно оживленные сношения с Ирландией. X в. представляет время постепенного внедрения христианских влияний в среду скандинавского населения. К середине X в. на норвежском престоле сидел король Гакон Добрый (935-961 г.), который, будучи воспитан в Англии при христианском короле Адельстейне, сам сильно тяготел к христианству и, может быть, даже был христианином; но он натолкнулся на такое враждебное отношение, что должен был отказаться от мысли обратить в христианство свою страну. Этого достигли позднее на одно поколение храбрый Олаф Триггвазон и после ранней смерти последнего Олаф Гаральдсон (позднее причисленный к святым). С историей этих князей мы знакомы подробно; впрочем, она не свободна от легендарных прикрас.