Сергей Фудель - Записки о Литургии и Церкви

Симеон, архиепископ Солунский, пишет: «Божественную призывает (священник) на себе самаго и на предлежащие дары благодать Духа, еюже (благодатию) и сии совершив (освящение) и при–зыванием Духа Святаго, абие видит предлежащаго Иисуса, и Того Самаго истинно суща хлебом и чашею. Его бо есть: хлеб, Тело: Его же и сие: а еже в чаши, Кровь, и всемирная жертва, и общее чистилище (очищение) и живущая (животворящая) сладость: и бесконечное веселие, и Царствие Небесное, и самое воистину… Благо (предлежащее) всем на Божественной Трапезе» [150].

«Вот лежит искупительная жертва за весь мир. Да дерзаем мы теперь принести молитву за мир и Вселенскую Церковь… Да приступит священник к Богу и молит о прекращении войн и восстаний, о мире, о благословении года, о быстрейшем избавлении от всех зол, личных и общих» — такова была молитва после освящения Даров в древней Антиохийской литургии, И Симеон Солунский пишет: «…потом архиерей молится о всех с дерзновением. Дерзает убо, видя Человеколюбца и Незлобивого перед собой предлежащего и жертвуемого, и воспевает, и о всех молится, и отшедшия вспоминает, наипаче же девственнорождшую Богоматерь отроковицу, свидетельствуя сим, что через сию жертву мы стали общниками святых и с ними соединились, а они, как имеющие дерзновение к Возлюбившему их и им Любимому, могут и нас Ему примирить и соединить» [151]. «Наипаче же…» [152]Эти слова Симеона Солунского соответствуют возгласу священника: «Изрядно (особенно приносим Тебе эту словесную службу. — С. Ф .) о Пресвятей, Пречистей, Преблагословенней, славней Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии». Она — вершина человеческой святости, и, помянув всех святых, от века послу живших Богу, священник заканчивает свое таинственное воспоминание (моление, благодарение — невозможно точно определить эту «словесную службу») именем Девы и Матери. А после этого он переходит от торжествующей Церкви к Церкви воинствующей и ко всему миру. «Священнику…весь мир вверен, — говорит св. Иоанн Златоуст, — и он, всем будучи яко отец, приступает тако к Богу, моляся, да везде брани утушатся; смятения прекратятся; мир, благоденствие… даруется» [153]. «Еще молим Ти ся, — читает он про себя большую молитву, — помяни, Господи, святую Твою соборную и апостольскую Церковь». И далее: «…плененныя избави, недугующия исцели, на судищи, и в рудах, и в заточениях, и в горьких работах, и всякой скорби, и нужди, и обстоянии сущих… и любящих нас, и ненавидящих… и вся люди Твоя помяни, Господи Боже наш… И ихже мы не помянухом неведением, или забвением, или множеством имен, Сам помяни, Боже… Сам всем вся буди, ведый коегождо (каждого. — С. Ф .), и прошения его, дом, и потребу его (литургия Василия Великого). В древней литургии Марка были такие слова: «Соблюди наше странствование в этой жизни до конца безмятежным и невредимым»” [154].

В эти минуты моления Церкви о всех, во время пения «Достойно есть яко воистинну…», и каждый из нас должен приучить себя молиться тоже за всех, начиная от своих близких, живых и умерших, любящих и не любящих нас. «Когда молишься, — пишет преп. Иоанн Кронштадтский, и пишет не для подвижников, а для мирян, для нас, — старайся молиться больше за всех, чем за себя одного… молись за всех так, как молишься за себя, — с такою же искренностию и теплотою…» И от него же остались нам такие слова: «Не ленись молиться усердно о других, по прошению их или сам собою…», «Воля Божия (в нас. — С. Ф .), которая есть любовь ко всем — и ко врагам, и святость наша» [155].

Свою большую молитву священник заканчивает громко поминовением епископов своей Церкви, а певчие отвечают: «И всех и вся». Что это было моление не только о православных, видно из текста той же молитвы литургии Василия Великого: «…малодушный утеши, расточения собери, прельщеныя обрати и совокупи Святей Твоей соборней и апостольстей Церкви…» Ответ певчих или, лучше сказать, народа: «И всех и вся» — полон глубокого смысла.

Церковь может быть только одна. «Бог один, и Христос один, и вера одна, и надежда одна, и Церковь одна» (св. Киприан Карфагенский) [156]. Но «сокровенные связи, соединяющие земную Церковь с остальным человечеством, нам не открыты» (Хомяков) [157]. Мы знаем только то, что они существуют, что «хотя без любви ко Христу человек не может быть спасен, но иной, никогда не слышавший о Праведном, поклоняется существу Спасителя нашего» (он же). Это знает Церковь, а поэтому и утверждая свою единственность она хранит в себе сверхисповедное сознание всех христиан, всего верующего человечества [158]и всего творения Божия, ожидающего от нее литургического поминовения «и всех и вся». Ведь «вся тварь совокупно стенает и мучается доныне» (Рим. 8, 22). Такой строгий ревнитель Православия, как недавно умерший старец епископ Афанасий (Сахаров), считал, основываясь на мыслях митр. Московского Филарета, что можно не только дома, но и на литургии, на проскомидии, возносить моление за неправославно верующих христиан (см. его «Поминовение усопших», ч. 2) [159].

«И даждь нам, — возглашает священник, — единеми усты и единем сердцем славити и воспевати пречестное и великолепое имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа…» Этим молением о единстве в вере и любви и заканчивается так называемый евхаристический канон — духовный центр литургии («Анафора»). «Таинство жертвы Господней, — пишет св. Киприан, — указывает на христианское единодушие, скрепленное твердою и неразделимою любовию. Ибо когда Господь называет Телом Своим хлеб, составленный из соединения многих зерен, то тем указывает, что народ наш, которого Он принял образ, составляет одно целое; и когда Кровию Своею называет вино, выжатое из виноградных кистей и многих ягод и сдавленное в одно, то тем означает, что и стадо наше также составлено из смешения многих, скрепленных в одно» [160].

«Любовь… есть действие Духа», — говорит преп. Симеон Новый Богослов [161]. Поэтому–то любовь и есть сущность Церкви как Тела Христа, отдавшего Себя по любви за жизнь мира. В молитве по освящении Святых Даров литургии Василия Великого священник просит: «Нас же всех, от единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу, во единаго Духа Святаго причастие…» Только через благодать Святого Духа мы достигаем этой любви друг ко другу. «Благодать Божия… вдыхает в нас любовь», — говорится в постановлении одного древнего собора [162]. Поэтому хорошо сказал В. Лосский, что благодать — это «дыхание Божие» [163], и, когда дыхание от нас удаляется, удаляется от нас жизнь. Чтобы понять, что в Церкви даже малейшая нелюбовь лишает благодати Таинства, приведу еще один рассказ «Патерика» о служении литургии: «Когда приносили клирики (возносили на литургии. — С. Ф .) Святые Дары в Ските, нисходил как бы орел на просфору Дух Святый, и никто его не видал, кроме клириков. В один день попросил чего–то один из братии у диакона, и говорит тот ему: «Недосуг теперь». Когда же пошли они на приношение Даров, не сошло подобие орла по обычаю. И сказал пресвитер диакону: «Что это значит, что не сошел орел по обычаю?» И сказал пресвитер диакону: «Поистине или во мне есть прегрешение, или в тебе; отступи от меня немного, и, если сойдет, очевидно будет, что из–за тебя не сходил. А если нет, то ясно будет, что из–за меня не сошел». И, когда отступил диакон, тотчас сошел орел. И когда окончилась служба, сказал пресвитер диакону: «Скажи мне, что ты сделал?» Он же, объясняя ему, говорил: «Я не сознаю себя согрешившим, кроме разве того, что приходил ко мне брат и просил у меня чего–то, и я отвечал: «Мне недосуг». И говорит ему пресвитер: «Поистине ради тебя не сходил орел, потому что ты огорчил брата». И, пошедши, диакон покаялся перед братом» [164].