Иннокентий Херсонский - Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа

Сообразив все это, не трудно представить, каким образом один из распятых с Иисусом Христом преступников вдруг оказывается, по выражению отцов Церкви, мучеником, евангелистом и пророком. Живо чувствуя собственное недостоинство и готовясь к смерти, он видит перед собой вечность и Судию живых и мертвых.

Зрелище ужасное! «О, если бы Праведник, вместе со мной страждущий, был Мессия? Так, это точно Он! Во смирении суд Его взятся; Он как овча, веден был на заколение, как агнец, не отверзал уст Своих, — Он, Который одним словом воскрешал мертвых! Напрасно враги вменяют Его быть в труде, в язве от Бога и в озлоблении . Он грехи наши носит и о нас болезнует; Он мучится за беззакония наши: « наказание мира нашего на Нем » (Ис. 53, 1—40). Мысль — утешительная для совести, уязвленной раскаянием; и кающийся грешник, в порыве святого чувства, спешит облобызать верой крест Того, в Ком он видит Искупителя и Судью: « Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем! »

Впрочем, вера покаявшегося, во всяком случае, достойна удивления; и кто имел ее, тот достоин был войти в рай вместе с Начальником и Совершителем веры. Пусть он знал об учении и чудесах Иисуса Христа — кто же не знал этого из тех людей, которые теперь издеваются над Ним? Пусть обстоятельства содействовали его обращению — но другой распятый разве не в подобных находился обстоятельствах? Однако же мы видим в нем человека нераскаянного. Покаявшийся сделал то, чего на его месте, может быть, не сделали бы многие и многие… «У него, — рассуждает Григорий Великий, — оставались только сердце и уста свободны; и он принес Богу в дар все, что имел: сердцем уверовал в правду, а устами исповедал во спасение ». «Не знаю, — признается блж. Августин, — чего бы не доставало сей вере: подлинно, Иисус Христос не нашел подобной в целом народе иудейском, даже в целом мире». Св. Златоуст заметил еще в покаявшемся высокую черту любви к ближним, которая побудила его прежде пещись о спасении своего сообщника, а потом уже просить Господа и о себе. Тем непростительнее, когда грешники, злоупотребляя примером покаявшегося на кресте разбойника, воображают, что, проведя всю жизнь во грехах, они перед самой смертью успеют исправиться и минутным покаянием заслужить целую вечность блаженства. Не отвергая той утешительной, вытекающей из сущности христианства истины, что самое позднее раскаяние, по силе веры в заслуги Искупителя, может быть действительно, не отвергая, говорю, этой истины, которая, впрочем, по самому духу христианской религии, требует многих ограничений и действительное совершение которой над грешниками известно только одному Богу, — нужно сказать, что пример разбойника, покаявшегося на кресте, по самому существу своему, не менее способен возбудить страх, чем надежду. Чтобы прилагать к себе этот пример, надо вообразить себя находящимся в ужасном положении покаявшегося и, между тем, имеющим такую веру, какой, по словам Августина, не нашлось в целом мире. После этого каждый почувствует, чего стоит рай, даруемый, по-видимому за одно слово!

Подобным образом рассуждал о покаявшемся на кресте разбойнике и св. Димитрий Ростовский, предполагая, что он помилован, между прочим, за прежние некоторые добрые качества и дела его и что поэтому грешники не должны злоупотреблять примером этого разбойника, отлагая свое покаяние до смерти. « Не вси , — пишет святитель, — то (прощение грехов) получают, и не мнози, но мало некто, нецыи токмо, разве тыи, иже в житии своем, аще и грешном, имеяху некая добрая дела, достойная от Господа воспоминовения и милосердия, якоже и о разбойнике повествуется: егда бо пречистая Мати Божия с Сыном своим и со св. Иосифом обручником, бежащи от Ирода, грядяше в Египет, негде в пустых местах нападоша на них разбойницы и хотяху отняти осла, на нем же малая некая своя потребная несяху, иногда же Мати со Отрочатем везяшеся: един убо от разбойник тех, видев Отроча зело красное, и удивився красоте необычной, рече: аще бы Бог принял на Ся тело человеческое, не бы был краснейший паче Отрочате Сего: то рек, воспрети другом своим озлобити сих путников. Той разбойник потом распят с Господом нашим. Се слыши ты, каковым подается при кончине покаяние и прощение! » (Соч. св. Димит. Ч. 2. 1818 г., стр. 421-2).

Пока Богочеловек оставался в живых, природа как бы не хотела возмущать последних минут Его необыкновенными явлениями и страдала с Господом своим безмолвно: одно только солнце, по выражению Златоуста, не могло освещать позорище бесчеловечия. Но едва Господь предал дух Свой в руки Отца, открылся ряд знамений, которые всему миру показали, что один из крестов, стоящих теперь на Голгофе, несравненно святее храма Иерусалимского.

Первым знамением было землетрясение, настолько сильное, что многие из каменных скал, обычных для ландшафта Иудеи, треснули и гробницы, в них заключавшиеся, открылись, чтобы принять силу Того, Которого не мог ограничивать Его собственный гроб… Явления этого, некоторым образом, следовало уже ожидать после необыкновенного помрачения воздуха, с которым оно, видимо, связано; тем не менее, оно служило поразительным свидетельством самого неба о невиновности и Божественном достоинстве распятого Иисуса. Если Господь творит ангелами и слугами Своими естественные силы природы, то они, при всей ограниченности своей, становятся непосредственными провозвестниками воли и славы Божьей, и смертные должны внимать вещанию их, как гласу Самого Бога. Только великий Правитель мира, повелевающий земле трястися , мог повелеть ей сотрястись в ту самую минуту, когда Иисус Христос предавал дух Свой.

Страшное само по себе, землетрясение было еще страшнее, если подземные удары (как можно предположить) последовали вдруг за смертью Иисуса Христа. Заколебавшиеся от землетрясения кресты представляли в это время жуткое зрелище: издали могло казаться, что распятые силятся сойти с крестов.

Кирилл Иерусалимский спустя три века при всех христианах иерусалимских говорил, что на скалах, окружающих Голгофу, сохранились еще трещины, произведенные землетрясением во время страданий Христовых. И Флавий рассказывает об одном землетрясении в Иудее, совпадающем по времени с описываемым нами, которое, по словам его, произвело великие опустошения.