Иоанн Мейендорф - Статьи

Человек рождается на земле как существо одновременно и животное и разумное, с разнообразными свойствами и богатыми возможностями, но временными, а Христос учит и о «новом рождении от воды и Духа» к жизни вечной. Человек умирает, и его земной путь кончается, но Христос Своим Воскресением превращает смерть в «покой», и верующий в Него человек переходит «от смерти в жизнь». И вот апостол Павел также говорит и о браке: этот решающий шаг в человеческом существовании становится «Тайной» (или «Таинством»: греческое слово то же), по образу Христа и Церкви. Муж становится единым существом, единой «плотью» со своей женой, так же как Сын Божий перестал быть только Самим Собой, то есть Богом, и стал также и человеком, и община тех людей, которые свободно Его принимают, становится Его Телом, недаром так часто в Евангелиях Царство Божие сравнивается с браком, с брачным пиром, в котором исполняются чаяния ветхозаветных пророков о браке Бога с избранным народом — Израилем. Поэтому истинный христианский брак может быть только единственным не в силу абстрактного закона или морального запрета, а именно в самом своем существе, как Таинство Царства Божия, вводящее в вечную радость и вечную любовь.

Будучи таинством, христианское учение о браке сталкивается с практической, эмпирической реальностью падшей человеческой жизни и кажется, как и само Евангелие в его совокупности, невыполнимым идеалом. Но в том и разница между «таинством» и «идеалом», что таинство не есть воображаемая абстракция, а опыт, в котором действует не только человек, но человек в единстве с Богом. В Таинстве человеческая природа приобщается высшей реальности Святого Духа и при этом не перестает быть человеческой, а, наоборот, делается еще более, еще подлиннее человечной, исполняя свою предвечную судьбу. Таинство есть переход в истинную жизнь, спасение человека, открытая дверь в истинную человечность. Поэтому Таинство не есть магия: Св. Дух не уничтожает человеческую свободу, а открывает свободному человеку возможность новой жизни в Боге. Итак, в божественной жизни невозможное делается возможным, если человек, в силу своей свободы, принимает то, что ему дает Бог. Но в эмпирической, видимой человеческой жизни — в падшем мире — тоже возможны ошибки и недоразумения. Возможно и сознательное противление воле Божьей, то есть грех.

Все это Церковь хорошо знает и отражает в своем понимании и практике. Но правильное понимание и правильная практика возможны только там, где признается абсолютная норма евангельского и новозаветного учения о браке.

IV. Брак и Евхаристия

Как объяснить тот исторический факт, что брак в древней Церкви был Таинством, определяющим вечную судьбу мужчины и женщины, становящихся навсегда «одной плотью», но Церковь не знала отдельного обряда, закрепляющего брачный союз? Мы видели выше, что Церковь признавала нормальным заключение брачного договора «согласно законам»: она не пыталась отменить правил и требований того общества, в котором жила; она не разрушала сотворенного Богом мира, а преображала его изнутри.

Разница между языческим и христианским браком не в его внешнем оформлении, а в том, что первый был договором между язычником и язычницей, а второй — браком между христианином и христианкой. Апостол Павел постоянно подчеркивал как одну из основ своего учения, что Бог «не в рукотворенных храмах живет» и что «тела наши есть храм Святого Духа». Когда в браке муж и жена становятся «единой плотью », если оба они — члены Тела Христова, Церкви, ихсоюз скреплен силой Святого Духа, живущего в них обоих.

Именно это сознавал африканский христианский писатель II века Тертуллиан, когда писал, что брак «согласовывается с Церковью, закрепляется приношением (то есть Евхаристией), знаменуется благословением и написуется ангелами на небе» («Послание к жене», II, 9. Русс. пер., не точный: СПб., 1847, с. 223, а также: Тертуллиан. Избранные сочинения. M., Прогресс, 1994, с. 343). Нормальная форма заключения брака для древних христиан была двойной: формальный гражданский брак выражал законность перед обществом, а согласие Церкви, совместное участие брачущихся в воскресной Евхаристии были, собственно, тем Таинством, благодаря которому «законный» брак преображался в вечный союз любви «во Христе ». О том же пишет св. Игнатий Антиохийский (около 100 г. по Р.Х.): «Те, которые женятся или выходят замуж, должны вступать в союз с согласия епископа, чтобы брак был о Господе, а не по похоти» («К Поликарпу», 5,2. Русс. пер. прот.П.Преображенского: «Писания мужей Апостольских». СПб., 1895, с. 310. Репринт: Рига, 1994).

Те основные таинства, которые для нас в наше время связаны с отдельными обрядами, как–то: крещение, миропомазание, брак, рукоположения в епископа, священника или диакона — все без исключения входили в состав евхаристической литургии, потому что именно в Евхаристии чисто человеческое собрание превращается в Церковь Бо–жию, Тело Христово. Поэтому Евхаристия есть центр, смысл и цель церковной жизни, «Таинство Таинств», по словам псевдо–Дионисия Ареопагита.

Только включенность брака в Евхаристию позволяет понять позднейшее церковное законодательство о браке: против «смешанных» [73] То есть межконфессиональных (здесь и далее). браков, против второбрачия и т. д. Эти браки, хотя и вполне «законные», не могли быть соединены с Евхаристией и тем самым теряли свою христианскую полноценность.

Но к этому мы вернемся ниже. Настоящие же предварительные замечания о природе брака уже позволяют утверждать, что без возврата к евхаристическому пониманию те трудности, с которыми мы сталкиваемся, когда приходится объяснять или защищать православное учение о браке, останутся неразрешимыми. Может быть, сама жизнь вернет православие к его истокам. В Советском Союзе, где венчание в Церкви молодой четы часто невозможно. Церковь может без сомнения считать вполне реальным Таинство брака, заключенное без формального обряда, но закрепленное евхаристическим причащением, если брачущи–еся сознательно воспринимают, что совместное участие в Евхаристии есть превращение ихформального, гражданского договора в тайну Царства Божия.

V. О «церковности» брака

Евхаристия всегда была и остается нормой церковности всей жизни христианина и тем самым и брака.

Каждый человек рождается членом земного общества, гражданином своей страны. Он подчинен законам материальной жизни и исполняет общественные обязательства. Но христианство открывает причастность человека к «вышнему званию» (Флп 3: 14). Оно не отрицает его земного гражданства и ответственности перед обществом; истинное христианство никогда не призывало к уходу из мира. Даже монашество есть своеобразное служение миру — путем отрицания его абсолютности. «Вышнее звание» человека — «образ и подобие Божие» — есть прежде всего беспредельное, божественное, свободное расширение его творческих возможностей: стремление к абсолютному Добру, к высшей Красоте, к истинной Любви и возможность испытать это Добро реально, потому что истинные Добро, Красота и Любовь есть Бог, любящий человека: к Богу мы можем обращаться, слышать Его голос, чувствовать Его Любовь. Для христиан Он не есть только идея; «Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас» (Ин 14, 20). Именно в Боге человек обретает свою подлинную человечность, потому что он был сотворен как «образ Божий». Поэтому Христос, будучи совершенным Богом, в силу самой своей Божественности, явил и совершенное человечество — норму истинной человеческой жизни.