Тихон (Агриков) - У Троицы окрыленные

Это была последняя беседа игумена Тарасия с его духовными детьми. Говорим «последняя», так как ровно через два месяца его не стало…

Игумен Тарасий, в миру Тимофей Иванович Мишин, был насельником Троице-Сергиевой Лавры. В какие годы он прибыл во святую обитель — неизвестно, но, наверное, не позднее 1947 года, когда обитель была в стадии восстановления. Глубоко духовный, рассудительный, ревностный ко спасению, он нес послушание духовника богомольцев и прекрасно исполнял эти обязанности. Как сейчас помню его, по внешнему виду полного, медлительного в движениях, стоящим в Трапезной церкви среди исповедников. Идут одновременно Божественная Литургия и исповедь. Всехсвятского храма тогда еще не было, и исповедь проводилась в Трапезной церкви.

Среднего роста, седоватый, он медленно и сосредоточенно, проникновенным голосом читает исповедальные молитвы. Сразу можно заметить в нем опытного духовника, жертвенного молитвенника, доброго пастыря, готового душу свою положить за своих овец. В его старческой душе светилась живая любовь к людям, к своим духовным чадам, верующим и даже неверующим. Он готов был за всех пострадать, лишиться не только необходимого для старческих лет покоя, но и самой жизни. Живая пастырская любовь пронизывала все его существо, и обращение-то у него к исповедникам было не как у других батюшек, но какое-то особенно теплое, простое.

В одно время в далекой Индии разыгралась смертельная проказа. Люди гибли сотнями: мужчины, женщины, дети. Чтоб сохранить народ от неминуемой гибели, начальство решило прокаженных отправить на необитаемый остров. Там им суждено было без лекарств, без лечения закончить свою страдальческую жизнь от страшной болезни.

Как известно, проказа неизлечима. Еще когда Господь наш Иисус Христос ходил по земле, и тогда прокаженные бродили группами, изгнанные из селений. И только Господь по милосердию Своему исцелял их. Здесь же некому было исцелять несчастных. Медленная страшная смерть настигала одного за другим. Люди падали посреди дороги, обезображенные, изуродованные проказой. Дома были наполнены трупами, где среди мертвых живые ожидали своей участи. Какая страшная болезнь проказа! По всему телу появлялись черные пятна, струпья, и особенно поражались мягкие части тела. Лицо обезображивалось до неузнаваемости. Нос, глаза проваливались, щеки разъедались болезнью, и все тело покрывалось гнойными ранами. Живой мертвец. Ходячий зловонный труп. Люди, ожидая неминуемой смерти, ходили по улицам и, как сумасшедшие, пели, кричали, ругались, смеялись. Под ногами валялись дети, мертвые и полуживые. Никому до них не было дела. И таких — целый остров, сотни тысяч людей, оставленных всеми и обреченных на смерть. На место умерших привозили новых страдальцев. Как несчастны были эти люди, заживо оплаканные родными!

Один молодой священник, жертвуя своей жизнью, решил добровольно поселиться на этом острове. Горя живой любовью к несчастным, он решил помочь им чем только сможет. Он привез на остров вместе со священными предметами врачебные средства. Сам здоровый, живя среди заразных больных, он рисковал каждую минуту. Он служил им Литургию, причащал их Святых Христовых Тайн, помогал лечебными средствами, напутствовал в последний путь. Надо было видеть слезы радости, умиления, благодарности, которыми отвечали несчастные прокаженные своему благодетелю.

Двенадцать лет жертвенно трудился молодой священник на «острове смерти». Бог его хранил, как светлого Ангела. Он был в самых опасных местах, среди самых заразных больных и оставался невредим. А вот однажды он заметил на своем лице малое темное пятно. Вначале он несколько растерялся, но потом, овладев собой, спокойно сказал: «Настал и мой час…». Через неделю он был неузнаваем. Проказа покрыла все его тело. Но живая любовь к ближним горела в его сердце еще сильнее. Он умирал спокойно. Вокруг рыдали несчастные прокаженные. Они лишались последней отрады, угасала их последняя надежда…

Живая любовь подвигла на живую жертву этого молодого пастыря. Живая любовь горела и в сердце игумена Тарасия. Он добровольно каждый день страдал, находясь среди греховно-больных и душевно-прокаженных, он не щадил своих сил и здоровья, чтобы только подать помощь духовно нуждающимся людям.

Особенно трогательна была его любовь к молодым и престарелым. Он знал, что жизнь человека зависит от его детства и воспитания. Поэтому с чисто евангельской любовью он нежно ласкал детишек и с особой теплотой и отеческим вниманием относился к юным. Знал старец, что юной душе грозят многие опасности. Юность всегда бурна, стремительна, подчас нерассудительна. Она особенно нуждается в поддержке. Как молодое деревце, если его вовремя не выправят и не привяжут к ровной опоре, на все время останется кривым, так и юная душа, если ее не направить на истинный путь, если ей не внушить истинное понятие о Боге, о вечной жизни, о душе, — всю жизнь будет блуждать во мраке неведения. И погибнет.

Батюшка отец Тарасий все это знал. Он знал и то, что современная нам юность особенно слаба нравственно, особенно нуждается в поддержке, особенно бедна духовно. А сколько в юности падений, искушений, соблазнов, огорчений, даже отчаяния! Хотя юная пора и богата радужными представлениями, светлыми мечтаниями, высокими идеалами, но, когда она остается без Бога, все это меркнет и не приносит полного счастья.

«Что ты, детка, так грустна и печальна? — обращается старец к юной девице. — Не горюй, люби Господа и храни целомудрие». Это было обычное обращение старца к молодым и юным душам. И, смотришь, человек прояснился. Печали как не бывало на лице его, точено луч брызнул с неба и осиял печальную душу.

И снова захотелось жить, трудиться, радоваться, молиться.

Любил старец направлять юную душу по пути воздержания и девства. Он знал, что девство велико пред Богом. Оно возвышенно, свято. Эта жертва благоприятна в очах Божиих. Ведь Сам Христос Спаситель, Пресвятая Дева Мария, большинство апостолов, праведников и мучеников были девственники.

О девство, как ты драгоценно, как прекрасно, как благородно, возвышенно! Даже так говорил отец Тарасий, что доброе девство — половина святости.

За такую нежную любовь к молодым людям старец нес всякие поношения, клевету, даже оскорбления. На него лили всякую грязь. И кто? Прежде всего свои братия, близкие и его же духовные чада. Ведь всегда, в любой семье бывают уроды. В духовной семье отца Тарасия были люди и невоздержанные в словах, и ревнивые, и завистливые, и всякого-всякого сорта. Особенно старец не терпел ревность между духовными детьми. Ведь он всем желал добра. Всех вел ко Христу. Всем вымаливал у Бога вечную жизнь. А они, его духовные чада, ревновали. Одна говорила, что вот батюшка ко мне относится хуже, а к той лучше, что ее любит больше, а меня меньше, что с ней беседует дольше, а со мной короче. А другая говорила, что вот батюшка дал той то-то и то-то, а мне нет, или ей лучше иконочку, а мне хуже, что ей просфорочку больше, а мне меньше, что моя просфорочка совсем сухая, давнишняя, а у нее свеженькая. А третья говорила, что вот батюшка меня благословил плохо, а вот молодую лучше благословил. Да ей еще что-то и дал, а мне ничего не дал. Что и посмотрел-то на меня совсем неласково, а той улыбнулся. И многое-многое другое говорили. И все на батюшку, будто виноват один он, а не наше завистливое нечистое сердце. Да еще что! Говорить неудобно. Батюшку обвиняли, что он блудник, что в незаконной связи, что где-то у него есть дети. И какое терпение нужно было иметь отцу Тарасию, чтобы все это переносить! Расстраивался, конечно. Скорбел. Даже много-много плакал, что так несправедливо на него нападают, так больно и незаслуженно его оскорбляют. Было бы легче слышать это от неверующих, от чужих, но когда свои духовные дети… Это ужасно!