Тихон (Агриков) - У Троицы окрыленные

О эта дивная тихая старость! Это годы второго, позднего, детства. Сколько в тебе благодатной прелести и тихой старческой простоты!.. Вот он идет, раскачиваясь из стороны в сторону, в свою келию. Согбенный стан и низко опущенная седая голова. Замасленный, помятый клобук низко опущен на глаза.

«Что ты, старчик Божий, так незаурядно облачен?» — с улыбкой спрашивает его о. Наместник. — «Да ладно, отец Наместник, лишь бы душа была красива и чиста», — обычно ответит отец Павлин и идет себе дальше.

Да, он жив. И теперь он жив. Ибо эта святая детская душа, пережившая так много бед, перенесшая так много скорбей, не может умереть и не должна. Так судил Правосудный Бог наш. Отец Павлин жив и находится в ином мире, в иных условиях, в иной стране, более совершенной, более прекрасной, чем наша.

В каждом человеке живет жажда жизни. Но жить надо с толком. Жить надо так, чтобы жизнь эта, земная, рождала новую жизнь — небесную. И как хорошо делают люди, когда своим духовным взором устремляются вдаль, или поточнее сказать, когда они, находясь на земле, очами веры видят другую, лучшую — небесную жизнь. Этих людей можно назвать дальновидными. Их вера в жизнь будущего века открывает им горизонты в невидимое, открывает жизнь духовных обителей.

Вот этот простой старец, своим изможденным телом все ниже и ниже склонявшийся к земле, — своей окрыленной душой стремился к вечной жизни.

«Старец Божий, а ты, небось, с бесами-то воюешь?» — иной раз спросит отца Павлина встречный брат. Старец заставит повторить вопрос (глухой был отец Павлин) и ответит: «О дитятко мое, они, эти бесы-то, коварны и хитры, а я-то дюже немощен. И с ними надо, братец мой, постоянно драться, а я сплю много, да все болею, где уж мне с ними сражаться!» Но отец сражался, и злые духи побаивались его крепко.

Мы не знаем всей внутренней жизни отца Павлина. Не знаем его ночных келейных молитв. Не знаем его многих старческих слез. Не знаем всей силы брани, которую он вел с бесами. Знают это один Господь Бог да Ангел Хранитель как свидетель всей его жизни. Теперь старец давно помер, но бесы и сейчас его помнят.

На том месте, где была келия отца Павлина теперь расположена столовая-кухня. Поздним вечером, когда все уже улеглись спать, по коридору кухни шел молодой иеродиакон. Вдруг слышит он: на кухне за дверью звон посуды. И этот звон-то не простой, а особенный. Как будто кто выбивает ритм. Как будто там, за дверью, происходит пир какой. «Боже мой, да ведь скоро двенадцать ночи, кто же это там веселится?» — вслух сказал себе молодой иеродиакон. Он остановился у двери. Постоял. В коридоре темно. Ему стало жутко. За дверью вовсю наигрывали посудой: и ложками, и чашками, и пустыми кастрюлями, и Бог знает только чем. Иеродиакон хотел идти и звать других, но все спали. Да и что он так боится, маленький, что ли? Ему стало стыдно за себя. Перекрестившись, он шагнул вперед, рывком открыл дверь, нажал в знакомом месте кнопку выключателя и дрожащим голосом крикнул: «Кто здесь?» Гром упавшей к его ногам кастрюли оглушил его. На кухне никого не было. Посуда стояла на своих местах. Ложки и чашки были собраны в кучу. По телу иеродиакона побежали мурашки…

И так было несколько раз. Духи зла не унимались и после смерти отца Павлина. Но чему они радовались? Отчего веселились? Может быть, оттого, что мы, современные монахи, нерадиво живем? А может быть, они совершали свое последнее ликование? Но таковы уж, видимо, затеи бесовские. Бесы без них, наверное, и обойтись-то не могут. Особенно во святом месте. И особенно в наше скудное верой время.

Вот, например, их торжество, бывшее несколько раньше, и не в Троицкой Лавре, а в другом месте.

Это было в 1917 г. Ямщик по фамилии Казакин проезжал темным лесом. Вдруг он слышит — льется песня. Посмотрев на левую сторону, он увидел на поляне странных мужчин и женщин. Они были наряжены в какие-то острые колпаки, сидели на пнях, деревьях и пели песню: «Наши годы — наша воля, наши годы — наша воля». Казакин начал истово креститься, но бесы и не думали исчезать. Они продолжали петь свою песню и по-бесовски веселиться. Тогда ямщик ударил лошадей и рванулся вперед. Ему было не по себе. Он чувствовал, как шапка поднимается на его голове, и чем быстрее он ехал, тем больше ему казалось, что песня становится все сильнее и сильнее. Глянув вверх, он увидел, что по обе стороны дороги на деревьях сидят эти причудливые певцы и провожают его своей музыкой. Он подлетел к реке, лошади остановились. Нужно было ждать пaрома. «Боже Ты мой!» — воскликнул перепуганный ямщик. У ног своих он увидел страшного змия, который пытался уязвить его… А вдали все слышалась песня: «Наши годы — наша воля, наши годы — наша воля…»

А вот другой пример. Молодая инокиня поздним вечером выполняла свое правило. Вокруг была мертвая тишина. Свет от маленькой свечи бросал причудливые тени на окружающие предметы. Она почувствовала в сердце какой-то страх. Ей вдруг показалось, что сзади кто-то вошел в ее комнату. Даже дверь скрипнула на ржавых петлях. Мороз пробежал по всему телу. Хотелось оглянуться назад и посмотреть, что там делается. Но она пересилила себя и продолжала молиться, хотя уже и не понимала слов молитвы, которую читала. Вдруг в левом углу, самом темном, раздалось какое-то рычание, будто зверь рычит на свою добычу. Она перекрестилась и положила земной поклон. Прямо у ее ног извивался змей! Она даже помнит ледяное его прикосновение… Вскочив, она вскрикнула от страха: «Господи, что же это такое!» — и выбежала за дверь…

Так темная вражья сила всегда препятствует людям совершать добрые дела, молитву, пост и прочее и устрашает своими кознями.

Надо ли нам бояться этих бесовских страхований?

Совсем нет. Но вместе с этим и не надо их желать. Особенно проявляются бесовские козни тогда, когда человек молится ночью или берет на себя чрезмерный пост без благословения духовника. Самовольно вздумал и начал подвизаться. А диаволу это только и нужно. Он сам — гордость, самочинник и других к этому беззаконию толкает. Тем более что благодать Божия отходит от самочинно подвизающегося, и враг получает полный доступ к этому человеку. Самоволие, самочиние — страшный грех. Даже и на доброе дело самоволие противно Господу.

«Я пришел, чтобы исполнить волю Отца Моего , а не Свою волю», — говорил всегда Господь наш Иисус Христос. А мы все свою волю выдвигаем, а волю Божию не выполняем, и волю служителя Божия — Его священника — тоже не хотим исполнять. Вот Господь и отступает от такой души, а коварный враг берет над ней свою власть.

О мой милый друг, бойся, как гееннского огня, самоволия и самочиния. Даже в добром деле оно смертельно. Оно губительно. Спроси благословения у своего батюшки или у любого другого, и тогда молись, постись. Господь примет твой подвиг.