Павел Рогозин - Откуда все это появилось?

В тринадцатом столетии ангельское приветствие деве Марии — «Аве-Мария» составляло главнейшее содержание церковных служб, совершаемых в честь девы Марии. Это приветствие должно было повторяться в ряде других молитв и притом так часто, что никто не мог запомнить числа повторений и порядка их. На помощь пришли «четки», изобретенные монахом Домиником, введенные папой Львом ХIII-м и распространенные догадливыми монахами. «Изобретение быстро нашло свое применение как в Западной церкви, так и в Восточной. В Восточной церкви также вошло в обычай пользоваться четками при повторении одних и тех же молитв и фраз, как: «Святый Боже» — три раза, «Господи, помилуй» — сорок раз и т. п. Конечно, никто не станет отрицать нужды и значения молитвы. Молитва необходима, это все знают, хотя миллионы людей все еще не молятся. Никто не удивляется, когда безбожник не молится. Как станет безбожник молиться, если у него нет в душе сознания своей греховности, нет нужды отдаться духовным потребностям, нет веры в невидимое, нет стремления к освящению и внутреннему преображению, — нет тяги к небу. Приходится, однако, удивляться тому, как человек верующий, осознавший свои духовные нужды, не позаботится о том, чтобы выразить их Богу в молитве, исходящей от сердца! Разумеется, что человека, не умеющего сознательно молиться Богу, нельзя назвать христианином. Слова молитвы, произносимые без участия сердца, столь же бесполезны, как и дикие выкрики язычников пред их кумирами. Можно не сомневаться, что Савл произносил длинные и многократно повторяемые молитвы задолго до встречи с Господом на пути в Дамаск, но нигде в Писании не упоминается об этом. Когда же в сердце его была сокрушена гордыня и он покаялся, Господь сказал о нем: «он теперь молится» (Деян.9,11).

Истинная молитва начинается с момента возрождения человека от Духа Святого: «Которым взываем: «Авва, Отче!» (Рим.8,15). Истинная молитва есть ни что иное, как беседа с Богом. Примеры таких бесед с Богом встречаются в Св. Писании в великом множестве. Но там же мы находим молитвы другого рода, молитвы заученные, механически многократно и во всеуслышание повторяемые. Подобного рода молитвы обычно произносились язычниками, людьми, не имевшими правильного понятия ни о Боге, ни о беседе с Ним. Вот один из подобных случаев: «и призывали жрецы имя Ваала от утра до полудня, говоря: Ваале, услышь нас! Но не было ни голоса, ни ответа… В полдень Илия стал смеяться над ними, и говорил: кричите громким голосом, ибо он бог; может быть, он задумался, или занят чем-либо, или в дороге, а может быть, и спит, так он проснется» (3Цар. 18, 26–27). Не такое ли должно создаться представление и о нашем Боге, когда мы сорок раз механически повторяем слова: «Господи, помилуй»? Разве не уподобляемся мы тоща ребенку, который желает разбудить отца, отвлечь его от задумчивости или серьезной работы? Слово Божие говорит нам, что для подобных повторений одних и тех же фраз нет никакой надобности. Бог наш — живой, «Он не дремлет и не спит» (Пс.120), а посему: «в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом» (Филип.4,6) и «все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам» (Мф.21,22; Мк. 11,24). Только «не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле» (Еккл.5,1). «А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им» (Мф.6,7–8).

Итак, чётки — не Божье установление. Чётки — наследие темного средневековья. Чётки — плод крайнего духовного невежества.

Широкое распространение христианства способствовало увеличению внешнего и внутреннего великолепия христианских храмов и пышности богослужений. Церкви начали устраиваться и украшаться с необычайной роскошью; священники блистали в богатых облачениях, подаренных церкви богатыми прихожанами (Константин Великий подарил Иерусалимскому епископу Макарию златотканую одежду.). Скромные евангельские собрания верующих, имевшие главной своей целью чтение Слова Божия с пением псалмов Давида и общую молитву, мало-помалу были вытеснены пышностью установленных церковью обрядов и церемоний.

Две причины легли в основу отступления церкви от простоты Евангельской и замены проповеди театральностью богослужений:

первой причиной было желание привлечь к себе внимание язычников. Простота Евангелия и жизни во Христе не производила среди широких языческих масс должного впечатления. Привыкшие к торжественности жертвоприношений, авторитету жрецов, устройству праздничных зрелищ, язычники, попав на христианское собрание, больше недоумевали, чем увлекались и преклонялись пред новой религией. Вождям тогдашнего христианства, облеченным в «духовный сан» и уже имевшим тогда поддержку языческой власти, трудно было примириться с фактом, что Церковь Христова только «малое стадо». Вместо того, чтобы нести свет Евангелия, призывать души к покаянию и необходимости возрождения от Духа Святого охладевшая духовно Церковь пыталась привлечь к себе язычников внешними религиозными манифестациями, своим богатством, блеском и роскошью. Исследуя историю церкви четвертого и пятого столетий, Мосгейм замечает: «Когда добрая воля императора стремилась содействовать распространению христианской религии, епископы затемняли сущность христианства своим неразумным благочинием, а силу христианства подавляли умножением обрядов и торжественных церемоний».

Второй причиной отступления Церкви от «простоты во Христе» было невежество так называемого «духовенства».

Благодаря невежеству многих священников, проповедь Евангелия часто оказывалась недостаточно глубокой, маловразумительной, неинтересной и, как бы не главной частью христианского собрания. Тогда как наклонность «необращенных народных масс» недвусмысленно определялась любопытством ко всему декоративному, действующему на их чувства. Бездушная проповедь церковных пастырей оказалась бессильной пробуждать души, оставляя массы совершенно равнодушными. Создавалась благоприятная обстановка для духовно невозрожденных, а порой, и умственно отсталых священников довольствоваться трафаретным чтением Евангелия и произношением чужих, кем-то написанных молитв. Для освежения такого рода собраний потребовались церемонии, смысл которых хотя и не был толпе понятен, но их привлекала и восхищала торжественность и пышность самого зрелища.