Мигель де Унамуно - Житие Дон Кихота и Санчо

* * *

К интересным выводам может привести сопоставление Дон Кихота Унамуно с князем Мышкиным Достоевского. Задачу Унамуно увидеть мир глазами Дон Кихота можно сравнить с замыслом Достоевского изобразить в своем романе «положительно прекрасного человека», во многом ориентируясь на бессмертный сервантесовский образ. Как и Достоевского, Унамуно привлекает именно духовная красота Дон Кихота Сервантеса: автор «Жития Дон Кихота и Санчо» считает, что героизм Рыцаря коренится в доброте Алонсо Кихано Доброго (см. главу XXV части второй «Жития» — наст. изд. С. 140), притом что главной чертой Дон Кихота Унамуно является его героизм. В понятие героизма вкладывается определенное содержание: о миссии героя никто кроме него не знает, и это, по Унамуно, вещь столь же великая, сколь и ужасная: «…в тайная тайных души своей он расслышал беззвучный глас Божий: «Тебе должно содеять то‑то», но глас этот не возвестил всем прочим: «Се пред вами сын мой, ему велено содеять то‑то»». Только герой имеет право сказать о себе: «Я знаю, кто я такой» — и более того: «Я знаю, кем хочу я стать» (см. главу V части первой «Жития» — наст. изд. С. 40, 41). В таком понимании героичен, конечно, и князь Мышкин с его готовностью вмешиваться в дела посторонних ему людей, поступать так, как именно он считает правильным, руководствуясь своими собственными понятиями о добре и справедливости.

Таким образом, отсутствие «такта действительности», [122] Выражение В. Г. Белинского, в статьях которого из отдельных упоминаний о Дон Кихоте возникает цельный образ–интерпретация: «Дон Кихот — благородный и умный человек, который весь, со всем жаром энергической души, предался любимой идее; комическая же сторона в характере Дон Кихота состоит в противоположности его любимой идеи с требованием времени, с тем, что она не может быть осуществлена в действии, приложена к делу. (…) Каждый человек есть немножко Дон Кихот; но более всего бывают Дон Кихотами люди с пламенным воображением, любящею душою, благородным сердцем, даже сильною волею и с умом, но без рассудка и такта действительности» ( Белинский В. Г. П олн. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 6. С. 34). дающее превосходные возможности высветить комические стороны героя, Уцамуно и Достоевский превращают в достоинство героя, рассматривают как свидетельство верности себе и своим идеалам. Унамуно в «Житии Дон Кихота и Санчо» не позволяет себе быть ироничным по отношению к Дон Кихоту и даже утрирует свою серьезность: он может, например, привести в специальном примечании каламбур о подвигах рыцаря, который хотел вставить в основной текст, и тут же сознаться, что в итоге посчитал это неуместным (см. главу XXIX части второй «Жития» — наст. изд. С. 146), — тот же прием, что и в знаменитых строках из «Евгения Онегина»: «Читатель ждет уж рифмы розы ; / На, вот возьми ее скорей!». Работая над образом князя Мышкина, Достоевский тоже сознательно не заостряет внимания на комическом аспекте ситуаций, в которые попадает князь. Хорошо известна его фраза из письма к С. А. Ивановой: Дон Кихот «прекрасен единственно потому, что в то же время и смешон». [123] Достоевский Ф. М. П оли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1986. Т. 28, кн. 2. С. 251. С другой стороны, как отмечает исследовательница романа «Идиот» И. А. Битюгова, «Достоевский постоянно заботился о том, чтобы не ставить героя в слишком обыденные и грубо комические положения. По замыслу писателя, симпатия к князю должна возрастать оттого, что Мышкин принимает насмешливое отношение к себе как нечто совершенно естественное». [124] Достоевский Ф. М. П оли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1974. Т. 9. С. 401. Так и происходит в романе: вот, например, с какими мыслями входит князь в квартиру к Настасье Филипповне: «Самое большое, — думал он, — будет то, что не примут и что‑нибудь нехорошее обо мне подумают; или, пожалуй, и примут, да станут смеяться в глаза… Э, ничего!». [125] Там же. С. 139. На осмеяние обречен и Дон Кихот Унамуно: «Величие Дон Кихота в том, — писал Унамуно восемь лет спустя после выхода в свет «Жития Дон Кихота и Санчо», — что он был осмеян и побежден, ибо, будучи побежденным, он был победителем: он властвовал над миром, предоставляя ему смеяться над собой». [126] Унамуно М. де. О трагическом чувстве жизни. С. 297. Вспомним, ведь и Иисус Христос был подвергнут насмешкам и злословию.

И Достоевский, и Унамуно сближали образ Дон Кихота с образом Христа (возможность такой интерпретации дает, разумеется, сам роман Сервантеса, но здесь важно отметить, что русский и испанский писатели обратили внимание именно на этот аспект образа, пошли, с промежутком в пятьдесят лет, в одном направлении); составляя планы будущего романа, Достоевский прямо называет главного героя «князь Христос», а одной из его важнейших черт полагает невинность; главный герой «Жития Дон Кихота и Санчо» объявляется Унамуно верным учеником Христа: он неустанно проповедует свое учение, обретает апостола — Санчо Пансу, злые шутки герцогской четы — это его страсти. В других своих произведениях Унамуно называет Дон Кихота испанским Христом, объявляет «кихотизм» подлинно испанской национальной религией.

Принципиальное сходство отношения Достоевского и Унамуно к Дон Кихоту становится особенно заметным, если сопоставить их оценки романа Сервантеса и его героя с другими интерпретациями–истолкованиями, повлиявшими на восприятие романа Сервантеса читателями XIX‑XX вв. Мы имеем в виду интерпретации, принадлежащие Гейне и Тургеневу, хорошо знакомые «поколению 98 года» и значимые в контексте общеиспанского спора о Дон Кихоте как олицетворении духа нации.

Генрих Гейне в своем «Введении к «Дон Кихоту»» (1837) в первую очередь обращает внимание на достоинства автора и книги (а не героя), причем для него важно, что «Дон Кихот» и другие произведения Сервантеса помогают больше узнать о самом Сервантесе («Историю жизни поэтов следует искать в их произведениях, и только в них можно найти их сокровеннейшие признания» [127] Гейне Г. Введение к «Дон Кихоту» / Пер. А. Горнфельда // Гейне Г. Собр. соч.: В 10 т. Л. 1958. Т. 7. С. 141. ). Автора «Дон Кихота» Гейне ставит в один ряд с Шекспиром и Гете, но сразу же добавляет, что «очень далек от того, чтобы умалять поэтические достоинства других великих поэтов». [128] Там же. Таким образом, величие Сервантеса для Гейне — явление не исключительное, сопоставимое с величием других поэтов. О романе в целом Гейне заключает, что «Сервантес, сам того ясно не сознавая, написал величайшую сатиру на человеческую восторженность», т. е. делает акцент на поражении Дон Кихота, символизирующего собой попытку «слишком рано ввести будущее в настоящее». [129] 41 Там же. С. 139. Эти слова относятся не только к Дон Кихоту, но и к жизненной и творческой ситуации самого «последнего романтика», политического эмигранта, живущего в разлуке с родиной. Как пишет В. Е. Багно, «подобно Сервантесу, отвергавшему рыцарские романы, но чтившему идеалы рыцарственности и благородства, Гейне, которому оказались тесны романтические представления и приемы, остался верен многим идеалам романтиков». [130] Багно В. Е. Д орогами «Дон Кихота». С. 247.