Протоиерей Александр Мень - Из современных проблем Церкви

И мне ли негодовать? Я вам вовсе не пара, ибо никакой я не богослов. Кроме моих трудов о Германе и об Иннокентии Московском [69] Святитель Иннокентий, митрополит Московский — миссионер и просветитель Сибири и Америки. Его усилиями на алеутский язык было переведено Ев. от Матфея, а Новый Завет — на языки северных народов: кадьяков колошей, эвенков и якутов. Канонизирован в 1974 г. Память его празднуется 31 марта/13 апреля и 23 сентября/6 октября. (на Аляске) ничего мудрого я никогда не высказал, и только потому я с Вами мудрствую, что не могу отказаться, хоть и недостоин. И радостно мне с Вами переписываться.

Еще о духовнике. До 1914 г. послушники обязаны были исповедоваться у своего Настоятеля Послушников, что соответствовало доминиканской традиции. В 1914 г. новое церковное право, наоборот, запретило исповедоваться у Настоятеля вообще. Доминиканцам дали «индулт» [70] Индулт — (лат. indultum — разрешение) — предоставление специального разрешения со стороны церковной власти на осуществление какого–либо действия или служения, которое в обычных условиях не разрешено каноническим правом. , разрешая исповедоваться у Настоятеля Послушников. Цель — чтобы настоятелю не мешало его знание тайны исповеди. Но так как Настоятель Послушников есть практически всегда и духовный отец, выходит то разделение, о котором Вы говорите (кроме у доминиканцев). «Монашествующие монахи», т. е. moines [71] Moines (франц.) — монахи, основное занятие которых — молитва и созерцание. , а не religieuх [72] Religieuх (франц.) — монахи, основное занятие которых — служение. При их монастырях есть обычно больницы, школы, приюты и т. п. , свято хранят понятие, что «аббат» есть «отец». Хотя не все монахи его прямые духовные чада, он, так сказать, высшая инстанция даже в области личной совести. Это нередко причиняет трения, особенно в женских монастырях, когда группа монахов не соглашается с его духовным руководством, как и видно в жизни Терезы Младшей. В семинариях есть один «духовный директор», но семинаристы не обязаны исповедоваться у него. Исповедник, кто бы он ни был, не имеет права голосовать о судьбе семинариста (кроме у доминиканцев). Даже у доминиканцев со мной случилось, что Настоятель Студентов сказал моему духовному отцу, что он посоветуется с ним обо мне, но так и не решился, очевидно, опасаясь его стеснять из–за тайны исповеди.

На днях Костя был со мною на Вербном Воскресении. Он всем интересуется и молчит. Рассказал, что Д. попросили повторить его лекцию в другом классе той же школы.

Оказывается, существует ценное еврейское богословие, особенно у американцев. Закажу для Вас.

Сердечно Ваш В.

10 апреля [1975 г. ]

Дорогой отец Всеволод!

Спасибо за письмо от 23/III. Так я и знал, что среди авторов «Итогов» окажутся Ваши друзья! И теперь мне очень неловко, что я столь резко судил об их работе. Впрочем, может и к лучшему, что я не знал этого раньше наверняка и высказался откровенно.

Еще и еще раз напомню Вам, что я не профессиональный богослов, я не считаю себя таковым. И у Вас мне есть чему поучиться и есть что получить от Вас. Вы — старше меня, объездили много стран, имели больше опыта в разнообразных аспектах церковной жизни в мире. Я же — просто священник, всю жизнь служивший в деревне, «богословские» занятия которого не выходят за рамки катехизации (а если и выходят, то помимо моей воли).

К «Итогам» у меня не было, собственно говоря, претензий, но были большие ожидания, которые не оправдались. Я отдавал себе отчет, что книга эта — справочная, но все же она — не словарь, а — связное изложение проблем, внушительное по широте охвата. Я именно и ждал «суждений современных богословов о науке», но вышло иное. Получился обзор данных наук с очень вялым и скромным теологическим комментарием (иногда — почти нулевым). Объективные же данные можно найти в любых других светских справочниках. Кроме того, дело здесь не в форме и методе изложения, но в стиле и духе его. Дух же книги, особенно в разделе о естествознании, отмечен печатью глубокого пессимизма. Она дает авторам противоположных взглядов прекрасный материал. Картина — плачевная. Наука рассматривается как соперник и даже враг. Мне этот подход совершенно чужд и непонятен. С юных лет, когда я занимался естествознанием, оно было для меня неотделимо от веры. Познание мира ощущалось как своего рода «благочестие». В лес и в музей я входил с чувством, похожим на чувство, переживаемое в храме (и сейчас, когда стою в алтаре, ветка с листьями, смотрящая в окно, для меня дороже многих икон). Жизнь природы для меня была и есть «теология прима». И это не просто мои личные субъективные ощущения. Это же привлекло меня к Соловьеву, а потом — Тейару.

Авторы же «Итогов» смотрят на науку как на что–то внеположенное, чуждое и опасное вере. С другой стороны, они готовы повсюду капитулировать перед гипотезами науки. Наука строится на опыте, но и духовная жизнь вытекает из него. Это в свое время прекрасно показал В. Джеймс. Это, по словам Ломоносова, две книги Творца, в которых читает человек о Нем. Пример совершенно иного подхода можно найти в работах русских религиозных философов нашего времени (Франка, Флоренского и др.) При всем моем уважении к западным теологам и философам я вынужден отдать этой школе пальму первенства. Жаль, что западные богословы плохо знают это богатое наследие.

Все, что сказано в психологической главе любопытно. О влиянии ЛСД я читал у Лилли, автора исследований о дельфинах. Он написал книгу «Центр циклона», в которой описал свои состояния под воздействием ЛСД. Но мне кажется, что все это опасный путь. Это все та же попытка прорваться в духовный мир насильно, какая была известна в древнем шаманизме, в некоторых аспектах индийской мистики и оккультизма. К Богу нельзя проникать через «черный ход». Это уж не говоря о патологической стороне дела. Адепты доктора Лилли (США) есть типичные шаманы, которые употребляют ЛСД для своей лже–мистики (в святоотеческой литературе это называли «прелесть»).

Вы упоминаете о том, что о. Д. Дюрабль учил вас объективности на основе Аристотеля и св. Фомы. Это очень характерно. Я ценю томизм за его четкую дифференциацию ступеней знания, но в «объективность» не очень–то верю. Ведь человек всегда субъект. Он всегда вносит в познание свой внутренний подход, свою личность. Познание персоналистично. От этого никуда не уйдешь. Аристотель же хорош, по–моему, лишь в сфере низшего разума. Годность его для высокого богословия — сомнительна. Впрочем, я это изложил в своей книге о греческой религии и философии, которую Вы, быть может, когда–нибудь прочтете (если Вам это интересно).

Я убежден, что католические богословы теоретически не разделяют духовную жизнь от мысли о Боге. Но на практике выходит, что они это иногда делают. Я надеюсь, что это со временем изживется. В этом направлении идут, кажется, «экзистенциальные» мыслители (вроде Марселя [73] Габриэль Марсель (18891973) — французский католический философ–экзистенциалист, драматург и литературный критик. ).