Глеб - Домашняя церковь

Папа очень переживал за обитель, особенно в последнее время; он вникал во все события, которые у нас происходили, и во все трудности, с которыми я встречалась. Он всегда старался как–то помочь. За три дня до его смерти я приезжала в больницу вместе с о. Николаем буквально на минутку, папа уже был совсем слаб и не мог говорить. О. Николай сказал: «Дочка–то Ваша, отец Глеб, решила сестрам разгон устроить, сестры что–то там натворили, и она всем разгон устроит». О. Николай это сказал в шутку, а папа глубоко посмотрел на меня и, не торопясь, медленно, тихо, шепотом мне сказал: «Разгоны, — говорит, — надо делать, но только помни, что их надо делать с любовью». И вот теперь вспоминаю, когда мне доставалось от папы, и в детстве, и еще когда–то, и это всегда было с любовью.

До конца дней папино сердце горело любовью, не только любовью к Богу, но и — как следствие этой любви к Богу — ко всем окружающим. Я до сих пор общаюсь с медсестрами больницы, где папа лежал, и просто удивительно, какой след папина болезнь и общение с ним оставили в их сердцах. Заведующий отделением, врачи и медсестры бывают на панихидах, благодаря папе начали ходить в храм и в монастырь приходят, помогают.

Последние дни он был настолько спокойный, такой радостный, такой благостный, что около него было просто хорошо побыть; уже говорить было трудно, тяжело, но чувствовалось, что этого и не надо. Папа лежал с открытыми глазами и было видно, что он не спит, а пребывает в молитве или думает, осмысливает свою жизнь. Само пребывание с ним очень много давало. И было как–то очень спокойно и легко, хотя мы все уже осознавали, что речь идет о каких–то днях и часах, каждый раз, когда мы шли в больницу, мы думали: «к чему мы придем?».

На следующее утро папу должны были опять оперировать. Мы очень переживали, и я ужасно боялась, что папа может умереть на операционном столе. Для меня это было бы ужасно. И вот утром я бежала из монастыря и думала: «Как там папа перед операцией? Надо его скорее собрать». Прибежав, я была потрясена: он лежал, как маленький ребеночек, и беззаботно спал. Такое было впечатление, как будто ему совершенно все равно — что хотите, то со мной и делайте. Вот такое у него было смирение, такая преданность воле Божией, такая любовь. Пришла медсестра и говорит: «Как, он спокойно спит перед операцией? Больные все всегда волнуются и переживают. Разбудите его, надо везти его в операционную». Мы его разбудили, и папа говорит: «В операционную? Ну хорошо, поехали в операционную». Я была потрясена его спокойствием.

Только накануне его смерти я поняла, что папа действительно умирает. Утром того дня он мне вдруг говорит: «Ты знаешь, кто я?». Я на него посмотрела с удивлением и говорю: «Папа, кто?». Он с таким глубоким чувством смирения и в то же время с чувством какой–то радости мне говорит: «Я грешный поп Глеб, валяющийся в собственном кале и гное». Я поняла, что он настолько смирился, что ему здесь, на земле, делать больше нечего, что это как бы готовое зернышко для Царствия Небесного. Это было не только смирение, но и глубочайшее, как мне представляется, согласие с Промыслом Божиим, проникновение в замысел Господний о мире. Ведь он говорил, что нужно ему пострадать, потому что исповедовал смертников и других преступников, отпускал им страшные грехи и должен сам пройти очищение, потому что теперь он эти грехи несет. Действительно он взял крест и последовал за Христом.

Папу оперировали. Слава Богу, на операционном столе он не умер. Его привезли в реанимацию. Он пришел в себя, разговаривал с врачами, даже шутил; внезапно ему стало плохо и, несмотря на помощь врачей, он, вероятно, от тромболии скончался. «Не волнуйтесь, мне очень хорошо», — с этими словами он скончался.

Отпевали папу в Высоко–Петровском монастыре, где он в последнее время служил. По благословению Святейшего отпевание совершал владыка Сергий, архиепископ Солнечногорский, а Святейший прислал соболезнования. Отпевание было в день празднования Казанской иконы Божией Матери, и он служил в Казанском соборе, поэтому сам не мог быть. Святейший с огромным уважением и с любовью относился к папе, а тот очень ценил и любил Святейшего, он не просто отдавал ему должное уважение как предстоятелю Церкви, но и почитал его высокие христианские достоинства.

На отпевание собралось около пятидесяти священников. Это было просто торжество. Честно говоря, первый раз в жизни я была на таком торжестве, я никогда не думала, что похороны могут превратиться в торжество. У меня было такое чувство, будто это двунадесятый праздник и будто все эти священники пришли провожать папу к Господу. Конечно, была скорбь, этого нельзя отрицать, но в то же время была какая–то радость.

Когда я вернулась после похорон в монастырь, я взяла папины проповеди, буквально накануне его смерти изданные духовными чадами о. Глеба. Первое, что мне открылось, — это объяснение смысла мирной ектеньи. Мы просим о мирной христианской кончине и о том, чтобы нам сподобиться с покаянием предать свой дух Господу, потому что когда умирает праведник, то нам как бы открывается Царствие Небесное и мы понимаем, что Церковь наша едина и состоит из здесь живущих и в селениях вечных пребывающих. Когда я прочла эти слова, то ясно поняла, кем папа своей жизнью был. Благодаря его кончине для меня действительно отверзлось Царствие Небесное. Я имею не только веру, а и опыт загробной жизни. Если раньше я верила, всегда верила, что существует иная жизнь, что существует другой мир и что наша жизнь — временная жизнь, то теперь я на опыте познала, что это действительно так, что смерть — это просто переход из этой жизни в жизнь иную. Первое время, когда мне кто–нибудь говорил: «У тебя папа умер», я чувствовала, что это не то слово, так как он действительно просто перешел в другое состояние, а смерти как таковой нет. И не случайно, что на его отпевании очень много пели «Христос воскресе». Это действительно свидетельство того, что существует другая жизнь.

Мы все странники на этой земле. Здесь жизнь временная, а для того, чтобы стать наследником жизни вечной, мы должны здесь трудиться. Папа всю жизнь посвятил служению Богу, Церкви, служению своему народу. В каком бы звании он ни был, он всегда считал себя рядовым — рядовой гвардии, рядовой священник, рядовой ученый, рядовой человек. Хотя я прекрасно понимаю, что он был далеко не рядовым …

«Добротолюбие» — замечательное собрание творений подвижников благочестия. Первые его тома полезно читать не только монахам, но и мирянам, — последние же могут быть неверно понятыми тем, кто духовно неопытен и лишен богомудрого наставника. Экклезиология — учение о Церкви.