Петр Гнедич - Догмат искупления в русской богословской науке

Это учение частично высказывалось протоиереем Булгаковым и в более ранних книгах («Философия хозяйства» и «Свет невечерний»), но в основном было изложено в произведениях, изданных за рубежом после 1923 года.

Прежде осуждения Московской Патриархией учения о Софии оно рассматривалось и также вызвало осуждение Карловацкого Синода Русской Заграничной Церкви. Протоиерей Булгаков отвечал на оба эти осуждения особыми «Докладными записками» на имя митрополита Евлогия, возглавлявшего ту церковную группировку, к которой принадлежали сам отец Сергий и Богословский институт в Париже.

Книги самого отца С. Булгакова и акты, осуждающие его учение, вызвали ряд полемических статей и брошюр по этому поводу.

Система «софиологии» отца С. Булгакова включает все основные вопросы христианского богословия, и в том числе учение об искуплении, подлежащее рассмотрению в настоящем исследовании [913].

Это изложение учения об искуплении тесно связано со всей богословской системой отца С. Булгакова, а потому необходимо сделать ряд замечаний в отношении всей этой системы и общего направления его богословствования.

Патриарх Сергий полагает, что система отца С. Булгакова имеет «гностический характер», ее «начало нецерковно» [914].

Признаки гностического, нецерковного богословия, противоположность его богословию церковному проявляются прежде всего в самом содержании богословствования отца С. Булгакова, в тех предметах, которые его занимают, в тех вопросах, на которые он пытается дать ответы.

Отличительной особенностью богословия православного (святоотеческого) является сотериологический характер рассматриваемых им истин (догматов), в соответствии со словами святого Иоанна Дамаскина: «Он (Бог) открыл то, что узнать нам было полезно, а что именно превышало наши силы и разумение, о том умолчал» [915]. И «законообязательность» догматов для членов Церкви заключается в спасительности выраженных ими истин [916].

В противоположность этому, признаком богословствования гностического будет стремление познания того, о чем Бог умолчал, попытки проникновения в тайны Непостижимого Бога, запредельные человеческому познанию, удовлетворяющие только философской любознательности и поэтому бесполезные для спасения человека.

А именно такими и являются рассуждения отца С. Булгакова о Боге, внутритроичной жизни, отношении Божественных Ипостасей к Усии (греч. «сущность». — Ред.) , попытки проникновения в сознание Божества, подробности христологии и т. д. [917]

Ответов на такие вопросы в откровенном учении не имеется, и, естественно, возникает вопрос об источниках богословствования отца С. Булгакова. Патриарх Сергий заключает, что «система отца Булгакова создана не только философской мыслью, но и творческим воображением, подобно тому как и гностики искали философского познания, а так как откровенное учение о Боге Непостижимом не давало конкретного материала для их философских построений, то недостающее гностики заменяли воображением» [918].

Если патриарх Сергий, осуждающий эту систему, видит ее источник в философских построениях и творческом воображении автора, только оперирующего терминами и понятиями, обычными в православной догматике, то сочувственно относящийся к этой системе Н. Бердяев говорит больше: «Богословствование отца С. Булгакова носит в значительной степени визионерский, опытный характер» [919].

Что бы ни лежало в основе системы отца С. Булгакова: отвлеченные умозаключения, построения творческого воображения или даже визионерское парение мысли, — во всяком случае это уже нечто иное, отличное от откровенного учения, единственного источника богословствования церковного.

Самостоятельность в отношении к церковному учению системы отца С. Булгакова выявляется особенно ясно в недостаточности обоснования центрального пункта его системы — учения о Софии — свидетельствами, авторитетными для православного богословия [920].

В то же время эту систему нельзя признать и вполне самостоятельной. В том произведении, которое можно назвать введением к последующим трудам отца С. Булгакова («Свет невечерний»), имеется ряд ссылок и экскурсов, позволяющих заключить о действительных источниках его софиологии. Это неправославные и нецерковные мистические системы (каббала, сочинения Я. Бёме, Д. Пордеджа, Вл. Соловьева и даже рукописи А. Н. Шмидт), сходство с которыми проявляется в некоторых пунктах софиологии отца С. Булгакова — сходство странное для православного богословия [921].

Эта странность еще увеличивается от резкого и несправедливо критического отношения отца С. Булгакова к святоотеческому богословию, включая даже догматические определения Вселенских Соборов [922]. Наконец, следует отметить еще в системе отца С. Булгакова какую‑то нарочитую двусмысленность и неясность терминологии, оставляющую многое недоговоренным и недостаточно точно раскрытым [923].

Но, в то же время, отец С. Булгаков является все же крупным мыслителем–философом, его система может «загипнотизировать кажущейся глубиной своих домыслов и общим своим вдумчиво–благоговейным тоном» (выражения патриарха Сергия). В ней, несомненно, имеются отдельные интересные мысли, отдельные правильные формулировки, без чего она не могла бы заинтересовать сколько‑нибудь серьезных читателей.

Приведенные замечания относятся и к изложению отцом Сергием Булгаковым учения об искуплении, которое занимает в его системе значительное место.

Искупление автор относит к первосвященническому служению Богочеловека, определяя его, после некоторых оговорок, как «примирение людей с Богом через освобождение их от греха» [924].

В дальнейшем, в начале соответствующего раздела, автор делает ссылки на ряд текстов Священного Писания, общая мысль которых позволяет ему установить следующее положение, от которого исходят его дальнейшие рассуждения: «Христос принес жертву в Своей Крови и принял на Себя грехи мира. Таков факт, непреложно засвидетельствованный Словом Божиим и столь же непреложно явственный для нашего непосредственного религиозного сознания. Во Христе мы примиряемся с Богом. Он есть для нас Посредник, верою в Него мы узнаем себя оправданными пред Богом.

От этого факта отправляется и богословское учение об искуплении, которое спрашивает прежде всего об этой искупительной жертве: кому она принесена, как, почему, в чем ее сила? На все эти вопросы отвечают разные богословские теории искупления, которые обычно останавливаются на той или другой черте этого факта и соответственно его стилизуют, причем обычно сама по себе верная мысль приобретает односторонность» [925]. Затем автор перечисляет характерные попытки богословского истолкования догмата искупления: идеи выкупа диаволу или Богу, победы над смертью, классической теории сатисфакции, заместительной жертвы и сострадательной любви.