Адин Штайнзальц - Мудрецы Талмуда

Кажется странным, почему об исключительной личности рава Аши нам известно так мало. Ведь в событиях своей эпохи он играл ключевую роль. Мы не знаем, из какой семьи он происходил и, по сути, можем только гадать, как звали его отца. Можно лишь предположить, что богатство, которое помогло раву Аши утвердиться в качестве политического лидера, он приобрел по наследству. Более того, неясно даже у кого учился рав Аши! Правда, мы встречаем его реплики в спорах с мудрецами предшествующего поколения. Но и здесь высказывания рава Аши принадлежат не ученику — они обличают зрелого мудреца. Это ощущение сохраняется и в тех случаях, когда согласно всем подсчетам рав Аши должен был быть еще совсем юным. Уже тогда он выступает с самостоятельными суждениями, что дозволялось только самым старшим ученикам.

Вопреки таинственности, окутывающей образ рава Аши, не вызывает сомнений, что уже в молодости — быть может, не достигнув двадцати лет, — он прослыл великим мудрецом. Слава пришла к нему рано. Сомнительно, чтобы пост главы академии рав Аши занял в зрелые годы. По всей вероятности, он удостоился его лет в двадцать с небольшим. Этот факт выглядит еще более поразительным, если мы вспомним, что в ту эпоху должность главы талмудической академии в Суре или Пумбедите считалась самой почетной в еврейском мире, причем не только в глазах вавилонского еврейства, но и всего народа. И вот, столь высокий пост занял совсем молодой человек, почти юноша! Позже, в эпоху гаонов, упоминание имени нового главы академии сопровождалось титулом великий царь. Из этого видно, как высоко на еврейском небосклоне взошла звезда рава Аши, несмотря на его юность. В годы его пребывания на посту главы Сурской академии йешива Пумбедиты лежала в руинах, и ее деятельность временно прекратилась. Еврейское население Эрец Исраэль стенало под гнетом Византии, пытавшейся жестокими мерами побудить евреев к переходу в христианство. Бесконечные гонения ослабили еврейство Эрец Исраэль, и страна потеряла прежнее значение духовного центра, которое перешло к Вавилонской диаспоре. Таким образом глава Сурской академии был уже не первым среди равных в Вавилонии: в тот момент ни там, ни в других странах не осталось очага Торы, способного соперничать с академией в Суре. И глава этой академии считался в еврейском мире самым уважаемым руководителем.

Престиж рава Аши среди мудрецов также был необычайно высок. Например, такой выдающийся законоучитель, как Равина Первый, один из старейших и самых прославленных законоучителей своего поколения (он был старше рава Аши), видит себя не коллегой, а скорее учеником главы академии [2]. В политике, как и в Торе, авторитет рава Аши был непререкаем. Величайший из законоучителей своего поколения, признанный вождь всего еврейства, рав Аши превосходил влиянием Главу Изгнания, и тот признал его первенство, хотя мудрец не принадлежал к дому Рош ѓа-Гола и не состоял с ним в какой бы то ни было родственной связи.

Рав Аши, о частной жизни которого мы знаем так мало, воздвиг себе памятник, с которым не может сравниться самое великолепное надгробье. Этот памятник запечатлел духовный облик своего творца. Речь идет, конечно, о Вавилонском Талмуде. Духовный облик рава Аши рисуют не только его высказывания, приведенные в Талмуде. Черты его проступают также сквозь талмудические дискуссии и высказывания других мудрецов, в которых имя рава Аши вовсе не упоминается. Вавилонский Талмуд можно в определенном смысле назвать духовным отражением личности рава Аши — отражением образа его мысли и творческих методов. Отпечаток, наложенный им на Вавилонский Талмуд, не нуждается в провозглашении его имени. Ведь все, о чем говорится в Талмуде, прошло через руки рава Аши и носит следы его труда.

Того немногого, что нам известно о составлении и редактировании Талмуда, недостаточно, чтобы ответить на многие вопросы. Был ли этот труд связан с записью Талмуда, или сначала производился устно? Составление такого гигантского свода без записи представляется вполне возможным, ведь способ изучения Торы в ту эпоху предполагал заучивание наизусть. В таком случае Талмуд — не что иное, как неписаный учебник, по которому в академии рава Аши изучали Устную Тору. Его можно рассматривать как фотографию, на которой запечатлена жизнь талмудической академии в Суре того времени, включая события текущего периода, изучавшиеся темы, подходы к ним и методы учения.

Согласно традиции, сохраненной гаонами (ее можно считать вполне достоверной, поскольку она опирается на записи и тексты самих академий), рав Аши бессменно руководил йешивой в Суре около шестидесяти лет. На протяжении всех шести десятилетий рав Аши, как и другие главы академий, в течение каждого месяца ярхей калла разбирал какой-нибудь мишнаитский трактат с накопившимися за много поколений преданиями и толкованиями. Однако, в отличие от других, рав Аши систематизировал изложение материала. Кроме того, он установил, что на протяжение полугодия в академии изучается один из шестидесяти трактатов Мишны. Таким образом, полный цикл изучения Талмуда занимал тридцать лет. Возвращение к изученным трактатам в определенной мере сыграло роль первичной редактуры Вавилонского Талмуда. В нем самом она называется первым повторением. Через тридцать лет после первого, рав Аши предпринял второе повторение Талмуда. Тут и там в Талмуде упоминаются различия между первой и второй версиями, отмечаются уточнения и изменения, внесенные в Талмуд при повторном изучении [3]. Два учебных исследовательских цикла, последовавшие один за другим, заложили (неважно, письменно или устно) структуру Вавилонского Талмуда.

Решающими факторами в создании Вавилонского Талмуда послужили выдающиеся способности рава Аши в сочетании с безграничным авторитетом, которым он пользовался у современников. Однако к двум этим факторам необходимо прибавить третий, также немаловажный: долголетие главы Сурской академии. Рав Аши дожил до глубокой старости. Шестьдесят лет, проведенные на посту руководителя йешивы, позволили ему завершить дело, начатое еще в юности.

Сложность редактирования Талмуда отчасти объясняется особенностью его строения. Темы, обсуждаемые в талмудических трактатах, привязаны к соответствующим параграфам Мишны. Однако рассуждения мудрецов Талмуда выходят далеко за рамки мишнаитского текста. Они больше напоминают дерево со множеством ветвей, чем стройную логическую систему. Направление дискуссий часто задается свободной ассоциативной связью, дискуссии легко переходят одна в другую. Таков уникальный жанр Талмуда, жанр, напоминающий, несмотря на тысячу больших и малых различий, произведение авангардистской литературы с его потоком сознания и ассоциативным сцеплением фраз.