Адин Штайнзальц - Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Но вот ведь как получается. Предположим, вы хотите выставить определенные условия, но противная сторона не может принять их. Не может — и все. Даже полная капитуляция всегда осуществляется на каких-то условиях. Она не может быть совсем уж безусловной. Всегда есть ограничения. Пренебречь условиями можно, только физически уничтожив противника. Иначе приходится с ним считаться. Так что палестинцам приходится считаться с Израилем, и наоборот. Повторюсь: все нынешние переговоры, стремление договориться не есть решение стратегической задачи. Все это попытки лишь заморозить ситуацию. Ни о каком глобальном мирном соглашении речь не идет.

Зачем Арафат устроил все эти беспорядки? Все очень просто. Шли переговоры. Сам факт ведения переговоров означает, что ситуация нестабильна, что что-то меняется. Этот момент особенно хорош, чтобы оказать давление: есть шанс получить дополнительные преимущества. Что же касается людских потерь… Как-то довольно давно мне довелось беседовать с израильским офицером, побывавшим в египетском плену. Поскольку он был не рядовым солдатом, египтяне содержали его в неплохих условиях, вели с ним пространные беседы. Это было уже не в средние века, никто его не пытал, содержали, как положено содержать военнопленных в цивилизованных странах. Ему, конечно, повезло меньше, чем итальянским военнопленным, которых было немало в Иерусалиме после Второй мировой войны. Я тогда был шестилетним мальчиком и хорошо их помню. Они свободно разгуливали по Иерусалиму, никто не следил за ними, не конвоировал их. А на ночь они возвращались в бараки. Понятно, что в Египте израильскому офицеру такой свободы не давали. Так вот, во время одной из бесед египетский офицер сказал израильтянину: «Вы можете убить десять тысяч арабов — мы восполним эту потерю за одну ночь». И это чистая правда! Наш разговор происходил много лет назад в Египте, но реальность с тех пор не изменилась. Арафата совершенно не волнуют людские потери: он решил оказать давление на переговорах — и сделал это. Одна из главных ошибок Барака состояла в том, что он действовал, не принимая во внимание, кто его партнер по переговорам. Есть правила торговли на восточном базаре: там ведут себя совсем не так, как в парижском бутике. Обычно в западном магазине вам выставляют цену. В крайнем случае можно спросить, не дадут ли вам небольшую скидку, если заплатите наличными? Ничего больше. Вам решать, покупать или нет за предлагаемую цену, изменить ее не в ваших силах. Так вел себя Барак с Арафатом в Кемп-Дэвиде. Приехал и выставил свою цену. Но Арафат — человек с восточного базара. Он на самом деле другой человек, у него действительно своя логика, он не придуривается. Он — с восточного базара. А как там ведут дела? Вам называют цену, и вы тут же предлагаете свою, которая составляет половину или даже четверть названной торговцем. Вы начинаете торговаться, то есть вступаете в переговоры, и приходите к консенсусу. Иными словами, первая рыночная цена обычно очень далека от той, за которую хозяин готов отдать свой товар. Он начинает издалека. И того же ждет от партнера или клиента. Таков закон ранка. Но если ты появляешься на рынке, называешь цену и объявляешь, что обсуждать ее не станешь, никто не будет иметь с тобой дела. Именно Барак выступил в Кемп-Дэвиде в роли такого горе-торговца. Хотя, казалось бы, что он мог бы уже чему-то научиться. Не первый день играет на этом поле.

— Существует ли реальная угроза большой войны в Израиле?

— Прошлым августом мне этот же вопрос задал специальный уполномоченный американского президента на Ближнем Востоке Дэннис Росс. Ему я ответил то же, что скажу вам сейчас. Я вижу беспорядки, но не вижу большой войны. Тишины и спокойствия обещать не могу. Но даже если к власти в Израиле придут ультраправые, большой войны не будет.

Вспомним войну в Персидском заливе. Саддам Хусейн кидал «скады» на Израиль. Но ни одна арабская страна его не поддержала. А ведь тогда у нас еще не было мирного договора с Иорданией. И единственно, кто открыто радовался этим бомбардировкам, израильские арабы. Они танцевали на крышах своих домов. Удивительно, что многие забыли об этом — во время недавних беспорядков поражались позиции этой части населения страны.

В Израиле живет миллион арабов, которые по объективным причинам не могут быть полностью лояльны. С этой проблемой нам предстоит жить долгие годы.

— За что сидишь?

И все отвечали:

— Совершенно ни за что!

Это какал-то чудовищная судебная ошибка.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Когда в Библии впервые упоминается болезнь?

— Яаков первый, о ком прямо сказано, что он болел [23] Берешит (Быт) 48:1. . В одном комментарии говорится, что до него вообще никто не болел — люди просто умирали, когда истекал срок их жизни, вроде того, как кончается телефонная карточка. Качество первого разговора ничем не отличается от последнего. Яаков просил о каком-то знаке, предупреждении, предвестнике смерти, чтобы она не была столь ужасающе внезапна.

— Не на полуслове, если использовать вашу аналогию с телефонной карточкой.

— Да, вежливый человек прежде, чем положить трубку, завершает беседу и прощается. Тяжелая болезнь дает возможность внутренне подготовиться к смерти, осмыслить свою жизнь, привести в порядок дела, завещание составить. Кстати, раз уж мы заговорили об Яакове, он использовал полученное предупреждение: благословил детей и внуков, сделал распоряжение о похоронах.

— Стало быть, Яаков просил для себя, а получило все человечество. Щедрый дар.

— Просто идея была хорошая.

— Вы так считаете?

— Конечно. Ведь болезнь способна подтолкнуть человека к размышлению о важных вещах. Это такая сильная встряска, которая может основательно прочистить мозги.

— Или вызвать сотрясение мозга.

— Бывает и так.

— О Яакове сказано, что он заболел, когда ему было 147 лет. Он был стар.

— Болезнь и старость — явления одного порядка. Старость тоже не была присуща человеку изначальна. Они были встроены в ранее созданный механизм. Старость выполняет ту же функцию, что и болезнь. Один геронтолог сказал мне: «Старость — это адаптация организма к смерти». В 30 лет думают не о смерти, а о теле. Я бы даже сказал так: в 30 лет думают телом.

— А в 70 — нет? Старость и болезнь могут привести к тому же эффекту, хотя и в иной аранжировке. Телесные страдания заставляют человека сосредоточиться на них. Разве не так? Старик может думать о теле и телом не меньше, чем в молодости. Я вовсе не хочу сказать, что сбои организма непременно сужают духовные горизонты, но это довольно распространенный случай.