Неизвестен Автор - Письма из ада

Любила ли она меня? Да или нет? Напрасно терзаюсь я этим вопросом! У нее не было ничего от меня скрытого. Если она и любила меня, то это была первая и последняя ее тайна.

Как сон, припоминается мне время, проведенное мною в Вифлееме, а между тем я тогда почти не смыкал глаз. Мы нанимали дом в саду монастырском, и там-то томилась болезненно Лили, бледная, но прекрасная до самой своей смерти. Чем бледнее становилась она, тем ярче горели ее темные глаза, как будто в них светилась звезда, когда-то явившаяся над Вифлеемом. Мы не следили за течением времени, только звон колоколов напоминал нам о нем, надрывая мою душу. С упадком сил возрастало в моей дорогой больной тревожное состояние. Она не могла лежать на постели, и я постоянно держал ее на руках. Впервые обнимал я ее, с тех пор как она была взрослой. Она обивала мою шею руками, прижимаясь ко мне, и вот как поздно наслаждался я этим счастьем! Рыдания душили меня.

Взглянув на меня с небесной улыбкой, она сказала:

- Мой друг! Ты плачешь, когда я радуюсь? Я стремлюсь туда, где нет ни слез, ни печали. Тяжка мне разлука с тобой, но ведь она не надолго, скоро мы соединимся, чтобы более не разлучаться никогда.

Она говорила едва слышно и дышала с большим трудом.

После долгого молчания она продолжала:

- Мой друг! Как отрадно бывало называть тебя этим именем. Лучшие минуты моей жизни были те, в которые открывалась для меня вся глубина значения этого слова, но я чувствую, что в моей любви к тебе чего-то недоставало, что я не могла тебя любить с той силой, которую ты заслуживаешь, но там, у Бога, мы в совершенстве постигнем любовь, называя один другого: мой друг, ты мой друг!

Она мало-помалу успокаивалась и лежала неподвижно, склонив голову мне на грудь. Я держал ее руку, уже похолодевшую, и Богу известно, как я страдал, следя за биением слабеющего пульса и потухающим взором.

Вдруг глаза ее засветились, она прошептала:

"Мой друг", потом губы ее еще шевелились, но не издавали ни единого звука. Я вспомнил, что вид креста вселял в нее спокойствие и осенил ее крестным знамением. Она радостно улыбнулась, вздохнула слегка и... мертвое тело лежало в моих объятиях.

Двадцать третье письмо

Давно не писал я тебе, не решаясь делиться теми впечатлениями, которые пережил за это последнее время. Но чем дальше, тем тяжелее мне на сердце и хочется излиться, высказаться. Итак, внимай!

Близилось великое событие, становилось все светлее и светлее на горизонте, и души погибших и страждущих устремили жадный взор в ту сторону, где должна была им показаться желанная, блаженная, но недостижимая земля. Одни стояли с окаменелым взглядом, другие падали ниц, третьи на коленях, с воплем простирали руки к той, все светлеющей, блестящей полосе. Я находился в мучительном ожидании, забывая все окружающее меня. Вдруг как бы поднялся занавес, и поток ослепительного света озарил нас, приветствуемый глухим раздирающим стоном каждого, слитым в один страшный звук. Как пораженный молнией, упал я лицом на землю, и сколько времени так пролежал - не помню. Очнувшись, я впился глазами в чудное зрелище, открывавшееся предо мною.

Я мог все различить: каждую дорожку, каждую травку, каждый ручей, и благоухание цветов доносилось до меня при звуках дивного напева. Каждая капля росы, каждый листяк при падении своем и каждый цветок, распускаясь, издавал чудные звуки, сливавшиеся в один гармонический дивный аккорд.

Все дышало радостью, но объяснить тебе, почему я чувствовал, что это так, я не сумею. Нужно быть ангелом для этого, а я только несчастная, потерянная душа. Я смотрел с восхищением, мне казалось, что все эти наслаждения так близки ко мне, и я бросался к ним, но увы! Неизмеримое пространство отделяло меня, и я в бессильном отчаянии продолжал невозможные усилия. Оставалось одно желание - поплакать над своей горькой участью, но и это счастье не дано здесь: слез нет, глаза мои оставались сухими! Вдруг поднялось во мне неудержимое желание видеть моих близких дорогих друзей земных.

Где они? Что делают? Первую вспомнил я тетю Бетти, и она предстала мне, идущая по дорожке. Я тотчас узнал ее, несмотря на то что ее тело было облечено в вечную юность и красоту. Я видел ее радостную улыбку, спокойную походку и, о чудо! мог читать до глубины ее души. В трудную минуту, когда она была одна на земле со своим горем, мой отец поддержал ее нравственно. Она поклонялась ему, в благодарность посвятила ему все остальные свои дни и осталась своей клятве верна до гроба. Простая, трогательная история!

Мой отец!.. Лили! Оба вместе явились предо мной, но я первого почти не узнал и не замечал. К ней, к ней устремился мой взор к ней хотел я броситься и рвался в бессилии!

Как она была хороша в своем белом одеянии в сиянии... какой свет играл в ее глазах, в улыбке, в сердце ее... Я теперь видел все ясно. Да, да, она любила меня, как только могла любить своей ясной, чистой душой, и теперь еще она думала обо мне, поджидала меня, но без тревоги, без волнения и мучения. Мучение только для меня несчастного, утратившего все это блаженство!

Эта уверенность, что она любила меня, которой я жаждал, от которой ждал я утешения, она-то и усилила мою скорбь, мое отчаяние! "Все ты утратил невозвратимо", - смеется надо мной внутренний голос... Лили, Лили! Вернись ко мне! Лили! Возьми меня! Но неумолимая действительность напоминает мне, что все погибло для меня безвозвратно, что ничто уже не вернется, что нечего мне более ожидать. О! Зачем, зачем узнал я любовь ее! Там на земле она дала бы мне счастье... а теперь к чему, когда все миновало, когда нет надежды?.. Лучше бы не знать, что я потерял... С криком и воплем упал я на землю!

Двадцать четвёртое письмо

Случалось ли тебе испытывать желание бежать куда-то, ты сам не знаешь куда, далеко, от себя, от своих мыслей, чтобы избавиться от гнетущего отчаяния? Бежать, куда глаза глядят, чтобы найти облегчение, успокоение? Я в это последнее время испытываю желание бежать, скрыться, оставить за собой отчаяние, но мы здесь делаем не то, что хотим, а к чему принуждены, и меня какая-то неведомая сила влекла к бездне, разделяющей рай от ада. Я бежал в пропасть, не обращая внимания на встречающиеся мне предметы, и не знаю, что остановило меня, почему я не бросился в пучину. Я смотрел на омут, отделяющий меня от блаженства, жадными глазами, стараясь измерить его расстояние, но здесь нет ни времени, ни пространства, - все бесконечно, все безгранично!

Описать тебе эту бездну нет возможности. Я порывался броситься в нее, но что-то удержало меня. Кто знает? И она, может быть, не более, как призрак, как все в аду! Может быть, ее и не существует, и мне показалось только, что передо мною пропасть безграничная, как безграничен океан? Медленными шагами я пошел обратно, и вдруг моим глазам предстал человек с веревкой на шее и тридцатью серебряными монетами в руке. Я тотчас узнал Иуду Искариота. Он бродит по аду, желая избавиться от окровавленных денег, которые ему жгут руку. Он отбрасывает их, но они возвращаются, и он повторяет отчаянным шепотом: "Что нам до того? Смотри сам!" Он, говорят, все старается подкрасться к кому-нибудь сзади, чтобы кинуться ему на шею. Одни думают, для того, чтобы вторично повеситься и удачнее, чем это сделал он на земле, другие полагают, что он ищет христианина, который отдал бы ему тот поцелуй, которым он продал Христа. Но кто же пожелает поцелуя Иуды? И я, как другие, убежал от него. Далее встретилось мне другое страшное видение - человек, весь иссохший, с растерянным выражением лица. Я узнал впоследствии, что это был сотник, ударивший Господа. Мне рассказывали о его последующей жизни, прошедшей для него в страшных мучениях: рука, которой он ударил Христа, иссохла, а потом и все тело его иссыхало до самой смерти, а здесь, в аду, эта пытка не прекратилась, а увеличилась еще. Ему кажется, что он с каждым днем все более и более сохнет еще. Он постоянно об этом сокрушается, трепещет, силится спастись от какой-то гибели, которую ожидает, и беспрестанно повторяет следующие слова: "За что бьешь меня? " Никто его не боится, но все бегут от него, потому что он внушает всем отвращение и ужас. Представь себе человека, идущего в летний жаркий день по лесу. Он окружен мухами, больно кусающими его и не дающими ему покоя, - вот мое теперешнее положение! Мухи - это различные события моей земной жизни, преследующие меня.