Иеромонах Дамаскин (Христенсен) - Не от мира сего

Однако, сколько бы хорошо Евгений ни знал, ни понимал это, он еще не приобщился Христа. Осталось ждать совсем недолго — за плечами лежал большой путь.

Город — средоточие беглецов от Бога. Улицы, точно трубы–насосы, втягивающие людей; попадаются и случайные деревца, они боязливо ютятся на обочине и не выбраться им на вольные просторы. Оттого и врастают они мало–помалу в землю, стараются пробить асфальт и спрятаться поглубже, исчезнуть…

Макс Пикар

И чем горше мне жилось, тем ближе подходил Ты, протягивал десницу, дабы вызволить меня из трясины и очистить от скверны. Только я этого не видел.

Блаж. Августин.

В КОНЦЕ 1956 года Академию востоковедения постигли серьезные испытания. Несмотря на высокие устремления студентов и преподавателей, совет директоров попытался превратить ее, по словам Евгения, в «скучное, респектабельное заведение, штампующее докторов наук». После прилюдной перепалки с главой директората подал в отставку Алан Уоттс (рядовым преподавателем он работал еще один семестр). Директорат грозил увольнением и другим профессорам, в числе коих был и Жи Минь–шень.

Академию возглавил старый ученый–теософ Эрнест Эгертон Вуд, некогда претендовавший на пост президента Теософского общества. Он 38 лет прожил в Индии и написал более 20 книг об Азии. Некоторые опубликовало вышеупомянутое общество. Студенты Академии почитали его этаким динозавром, пережитком прошлого, отголоском той поры, когда западные востоковеды не знали и не желали знать новое поколение, ведущее духовный поиск.

«Даже если Академия выживет, — читаем мы в одном из писем Евгения, — она превратится в псевдонаучный центр индологии. Сейчас же, выражаясь формально, наш институт «готовит специалистов», что тоже неправда — с университетом в Беркли нам не потягаться. Пока здесь Жи Минь–шень, я останусь, но долго ли — он и сам не знает».

Весной 1957 года китайский ученый покинул Академию, следом — Евгений. Через год с ней порвал отношения и Тихоокеанский колледж, и, по словам Алана Уоттса, «ее будущее сокрылось во мраке неизвестности».

Итак, Евгений оказался студентом без университета. Он и думать не мог изучать китайскую философию без истинного наставника, носителя традиций, коим для него был лишь Жи Минь. «Я не оставлю своего китайского профессора, — писал Евгений, — он для меня единственно подлинный ученый, как прошлого, так и настоящего, способный донести китайскую философию». Евгений даже обратился в Помону, к своему прежнему преподавателю китайского языка с просьбой подыскать Жи Миню место на факультете философии и религии. Увы, ответ пришел неутешительный.

Жи Минь занялся частным преподаванием в Сан–Франциско, и Евгений стал его главным учеником и помощником: он переводил на английский, редактировал, перепечатывал работы профессора, в частности очень важное представление старейшего памятника китайской письменности — «Книги перемен». Жи Минь убедительно доказал, как стадии исторического развития, описанные в книге, выражают китайскую культуру в определенную эпоху и предопределяют путь цивилизации: от первозданности и непорочности — к загниванию, упадку, гибели.

ОСЕНЬЮ 1957–го, не прерывая занятий с Жи Минем, Евгений поступил в калифорнийский университет в Беркли, чтобы написать диплом на степень магистра востоковедения.

Городок Беркли стоит по другую от Сан–Франциско сторону залива. Университет — центр всей научной и студенческой жизни в Калифорнии. Училось в нем тогда около 20 тысяч человек, несравнимо больше, чем в Помоне, и если в последней еще преобладал дух большой семьи, то в Беркли всё было формально и обезличенно. Девиз Помоны, основанной протестантами, — «поддержка и защита христианского мира». В государственном же университете в Беркли преобладало недоверчиво–скептическое отношение к религии.

Программа по восточным языкам была хороша и особенно помогала таким зрелым студентам, как Евгений. В библиотеке, как уже говорилось, хранилось самое большое в стране собрание памятников азиатской письменности. В Беркли Евгений собирался заниматься не философией (он не верил, что почерпнет что‑либо ценное), а языком древнего Китая, тем орудием, благодаря которому он хотел — в духе Генона — изложить Западу суть китайской философии. Брал он также курсы японского языка, классического греческого и латыни.

В 1958 году Евгений, не без пользы, прослушал курс лекций по китайской поэзии — ему самому чудесно удались переводы ранних китайских авторов. Пришелся по душе и преподаватель, профессор Ши Сянь–чен, проникновенно чувствовавший родную литературу и не пытавшийся, по словам Евгения, представить ее «значительнее, чем она есть». Однако в целом профессора- синологи не выдерживали критики. «Сплошное занудство, — говорил Евгений, сравнивая их научный подход с подходом Жи Минь–шеня. — Если Китай и впрямь таков, каким они его представляют, не понимаю, как он им самим не опротивел».

Летом 1958 года Жи Минь–шень уехал в Нью–Йорк, где жил раньше, и Евгений остался без наставника в серьезных философских изысканиях. Он сетовал: «Мое знание китайской философии находится на самой низкой, изначальной ступени».

В Нью–Йорке Жи Минь собирался преподавать в новом Институте Востока и Запада. Поначалу присылал Евгению обнадеживающие письма, но прошел месяц–другой, и Жи Минь понял, что это место не для него. Евгений по–прежнему редактировал и переписывал его рукописи, сообщал о своих успехах в древнекитайском. В ноябре 1958 года он получил от профессора следующее письмо:

Дорогой Евгений!

Несказанно рад Вашему письму. Приятно узнать, что этой осенью вы прослушали в университете пять разных курсов, что лекции нравятся вам больше, чем в прошлом году. Все они, на мой взгляд, принесут пользу в изучении китайского языка. Вы и впрямь сделаетесь великим его знатоком. Конечно, язык — не цель, а средство познания. Но не будь средств — не достичь и цели.

Тем, кто хочет познать основы классической философии, чрезвычайно важны замечания неоконфуцианцев времен династий Санг и Минь, ибо замечания эти касаются основополагающих значений слов.

Очень хорошо, что господин Сянь–чен не просто передает накопленные знания, но и сам увлечен китайской поэзией. Может, мне еще доведется с ним познакомиться.

Что касается Института Востока и Запада. Если он в конце концов и определится, думаю, что для меня это место неподходящее, там мешанина всевозможных предметов (преподают даже кулинарию и хореографию), что в будущем не сулит ничего хорошего. Так что присматриваю новое место к будущему учебному году.

С наилучшими пожеланиями,