Александр Мень - От рабства к свободе

Потом следует всем известный Самсон, человек, окруженный легендой. История о нем кажется наименее религиозной. Но автор книги собрал и поместил в книге легенды о нем, чтобы показать все формы борьбы. Это был богатырь, призванный Богом стать защитником народа.

В это время, в XI веке до нашей эры, с запада — с Крита и с Кипра — шли так называемые «народы моря». Это были племена Эгейского региона, которые обрушились на Сирию, на Египет; Рамсес III вел с ними тяжелые морские бои. Народы моря шли вместе со своим скотом, женами, детьми — это было массовое переселение народов.

Историки до сих пор гадают о причинах этого переселения. Возможно, что движение дорийцев с севера (дорийцы — греческое племя, которое потом осело на Пелопоннесе, на юге Балканского полуострова) всколыхнуло население греческого мира, и его окраинная часть вынуждена была переселяться в другие регионы. И она хлынула на восток — в Египет и Сирию. На египетских изображениях мы видим людей, которых евреи называли пелиштй — «филистимляне» — отсюда потом возникло слово «Палестина».

Это высокие воины в пернатых шлемах, кольцом охватывающих голову. У них в руках совершенно новое оружие. Они овладели секретом выплавки железа, поэтому у них боевые колесницы, мечи и боевые топоры — все из железа. Между тем, хананеи и аморреи, живущие в Палестине, еще сражаются бронзовым оружием, которое, конечно, уступало железному.

И очень скоро филистимляне полностью устанавливают контроль над страной; центром их становится город Газа (до сих пор он является объектом международной войны). Они быстро ассимилируются, вероятно, даже усваивают какие-то семитские языки (кстати, израильтяне стали говорить на хананейском наречии, которым и является древнееврейскийязык, этодревнийязыкхананеев). Даже в религии у них появляются боги восточного пантеона. Только в орнаментах, в сосудах, которые находят археологи, мы видим отголосок их эгейской родины. Он виден и в некоторых своеобразных формах захоронения, в частности, в пещерных захоронениях, где останки человека складывались в особый сосуд.

Итак, Самсон олицетворяет собой борцов против филистимлян. Но он вовсе не способен бороться по-настоящему. Он одиночка, он ходит и наносит вред врагам, поджигая их нивы. Он обладает огромной силой, он — посвященный Богу назир.

Назиры — так называли группу людей, которые для сохранения чистоты веры отрицали цивилизацию оседлых людей: волос не стригли, вина не пили, хлеба не ели, в домах старались не жить. Жили в палатках, питались пищей пустыни, и ножницы не прикасались к их волосам. Назир — в русской транскрипции «назорей». Назиры давали клятву и строго ее блюли. Последние назиры существовали еще в VI веке до нашей эры, а, может быть, и позже. Иоанн Креститель, по мнению большинства исследователей, принадлежал тоже к нази-рам, или назореям.

Но в борьбе Самсона камнем преткновения становится женщина. Могучий, сильный человек, он обладает столь же могучей силой в любви. Он женится на филистимской женщине. Ее звали Да-лила. Не буду пересказывать события, связанные с его жизнью: о том, как он шел на свадьбу, и на него кинулся лев — в то время в Палестине еще водились львы, — и он его растерзал (напомню, что в Петергофе есть фонтан «Самсон»), Филистимляне боялись его и решили, что его жена и станет орудием их расправы над ним.

Естественно, у нас сразу возникает ассоциация с оперой Сен-Санса «Самсон и Далила». Художники, музыканты, поэты без конца обращались к этой теме. Скульпторы, кинематографисты…

Есть какое-то вечное противостояние между мужчиной и женщиной. Она как будто любит Самсона, но в то же время в ней пробуждаются иные желания и чувства; в конце концов она вступает в сговор со своими родными, чтобы лишить Самсона его силы. А сила у него богатырская. Например, в Газе филистимляне запирают его ночью, когда он, еще до Далилы, пришелкоднойженщине. Он, проснувшись утром, вышел, увидел — ворота заперты, и сорвал их с петель, но не просто бросил, а отнес на гору — чтобы все увидели его силу. Это в духе Гаргантюа.

Самсон противится Далиле, пытается скрыть тайну своей удивительной силы, которая заключается в том, что он дал Богу клятву назира, которую не должен нарушать. Сначала он обманывает ее, говорит, что сила его в другом. Но она быстро и ловко проверяет его и добивается своего — ночью она подстригает Самсона, и враги его связывают и ослепляют. Лишенный зрения, он поставлен во дворе, как бык, вертеть жернов.

Вот такая беспутная, пропащая жизнь: вместо борца он был нарушителем спокойствия и кончил слепым пленником. Но эпилог его истории трагичен. Однажды, когда собрались филистимские военачальники пировать, они захотели поиздеваться над слепым богатырем и привели его в свой пиршественный зал. А слепой Самсон вдруг почувствовал, что к нему вернулась сила. И он сказал мальчику-поводырю: «Подведи меня к колоннам» — к столбам, на которых держалось все здание. И когда мальчик подвел, он взмолился Богу и сказал: «Да погибнет жизнь моя с филистимлянами», — сдвинул столбы, и дом обрушился, раздавив его вместе с врагами.

Перед нами образ неудавшейся жизни, образ чего-то несостоявшегося. И Книга Судей опятъ-та-ки кончается этим рефреном: не было царя, и каждый делал, что ему было угодно…

Проблема социального устройства общества не древняя, она вечно новая, потому что общество, как и Церковь, нуждается в определенной структуре. И структура эта не есть измышление людей, а необходимость жизни. Только вся задача в том, чтобы эта структура соответствовала высокому званию человека и духовным задачам общества. Вот тут-то все становится проблематично и спорно.

Вы знаете, что эта проблема терзает нашу страну в течение почти всего XX столетия, она и до сих пор еще не решена. Попытка решить ее внегуманным способом, таким путем, на котором всякая совесть и всякое человеческое сострадание отбрасываются во имя якобы социальной цели, оказалась абсолютно бесплодна и бесполезна. Поэтому нравственный стержень в социальной структуре не есть прихоть благочестивых или мечта сентиментальных людей. Суровая действительность показывает, насколько важно, чтобы была структура, была власть, но чтобы она была праведной.

Когда апостол Павел говорил: «Нет власти аще не от Бога», — он вовсе не имел в виду вульгарную мысль: кто бы там ни сидел — пусть сидит. Нет. Мы не должны считать апостола настолько слепым и безумным. Он имел в виду сам принцип социальной структуры. И ее разрушение — революционное, насильственное, беззаконное — каждый раз показывало, насколько это опасное начинание для человека, какие бы возвышенные слова при этом ни произносились.