Александр Мень - От рабства к свободе

«Заступись Сам за меня пред Собой!

(заметьте, какое интересное выражение)

Иначе кто поручится за меня?!

И вдруг у него вырывается вопль надежды:

Но нет, я знаю: мой Заступник жив, и в конце встанет над прахом Он, и, когда кожа моя спадет с меня, лишаясь плоти, я Бога узрю!

Да, сам я узрю Его,

мои не вчуже увидят глаза — истаивает сердце в моей груди!

(19. 25–27)

Очень странное, трудно поддающееся комментированию ощущение, что все-таки он до конца стоитв вере. Он знает, что ему будет дан ответ, несмотря на все его негодование и обличения.

Друзья спорят и умолкают. Умолкают, потому что Иов разбивает все их богословские аргументы. И

надо сказать, что какой-то очень древний переписчик, или книжник, благочестивый комментатор не выдержал этой картины — ведь Иов своими кощунствами заставил умолкнуть трех богословов! И поэтому он вводит еще одного героя — Элиу, молодого человека, который, как ему кажется, говорит более убедительно. Но это ничего не прибавляет. Если вы будете читать книгу Иова, вы заметите, что этот Элиу вдруг появляется неизвестно откуда, произносит свои речи и также неожиданно куда-то исчезает.

На самом деле отвечает Бог. Вдруг из грохота бури раздается голос Божий. Автор не дает нам ка-кого-либо объяснения. А Бог только спрашивает Иова: «вот ты все за Меня решил; а где ты был, когда Я создавал землю? Видел ли ты, как Я…» — и далее идут картины Вселенной. Описание бесконечной, невероятной глубины и тайны мироздания.

«Почему ты думаешь, что Я должен все строить так, как думаешь ты?» Речь Бога полна картин природы — это очень поэтические строки, — но Иов их не слушает. Ему это уже совершенно не важно, потому что произошло то, чего он хотел, о чем он мечтал!.. Произошла встреча.

Он увидел и услышал Бога. И неважно, что Он говорит. В это мгновение все проблемы решились. Но решились не дискурсивным, не логическим путем, не путем построения какой-то новой метафизической теодицеи, а путем гигантского мгновенного озарения, которое позволило Иову, герою притчи, все это охватить и принять. И он говорит:

Я раньше только о Тебе слышал,

(как и мы, когда говорим о Боге — отчужденно, как о каком-то предмете,)

а теперь я вижу Тебя.

(19. 27)

Это редчайшая, потрясающая тайна мистического противостояния, встречи, когда Бог перестает быть «Оно», а становится «Ты», Личностью, которая обращается к личности.

В этой книге нет ответа теоретического — и в этом ее огромная сила. Потому что подлинные тайны никогда не могут быть исчерпаны дискурсивным эмпирическим рассудком. Хотя впоследствии появилось немало других теодицей, и они и впредь будут появляться, Книга Иоваучитнас, что последняя тайна никогда не может быть втиснута в прокрустово ложе наших рассудочных мыслей.

Но чтобы люди не думали, что старая идея о том, что добро в конце концов вознаграждается, — всего лишь иллюзия, пыль, для этой цели автор кончает все счастливым концом — хэппи эндом.

Причем, что замечательно (на это вы должны обратить внимание): Бог одобрил Иова, восставшего. Он одобрил не друзей, которые Его защищали, не богословов, не церковных деятелей (выражаясь современным языком), а человека, который как бы нагим стоял перед Ним. У него ничего не было. Он не принадлежал никакой Церкви, никакой общине. Земля Уц — это гористая пустынная земля, и он не израильтянин и не язычник, ни то, ни се. В библейской книге он представлен как бы вне времени и пространства.

Недаром древние комментаторы пытались датировать книгу Иова чуть ли не домоисеевым временем, чуть ли не первобытными временами, хотя на самом деле это искусное произведение великого, гениального и высокообразованного литератора. Обилие новых слов, арамейских выражений, конечно, показывает, что книга эта поздняя.

Так вот у Иова было главное: глубокий, серьезный, благоговейный подход к Богу. Вот почему он кричал перед Ним, почему он требовал, почему он вызывал Бога на суд! Потому что он не принимал веры как какой-то игры, баловства. И поэтому для него хитросплетения теологов, от лица которых выступали друзья — Билдад, Шафар, Элифаз, — выглядели несерьезно, это были попытки хрупкими человеческими усилиями построить карточный домик богооправдания. Бог не нуждается в оправдании! Он сам приходит, и тогда все решается.

Но Книга Иова и трагичная. Недаром Карл Густав Юнг в своей книге «Ответ Иову» говорил, что в Библии нет и не было настоящего ответа на страдания мира, а ответом послужило явление Христа. Ибо в лице Христа тот Бог, который потрясал перед лицом Иова созданным Им космосом, вошел в человеческую судьбу и разделил с нами человеческую участь и страдания; Он вместе с нами принял и смерть.

Другая книга этого же плана и этого же стиля, написанная примерно в туже эпоху, называлась ко-хёлет, что значит «говорящий в собрании» (кахаль по-еврейски значит «собрание»), или Экклезиаст (Экклесиаст).

Экклесия в античном полисе — народное собрание. Автор книги выступает под псевдонимом царя Соломона, уже ставшего легендарной фигурой. Это поэзия, так же, как и Книга Иова. Но поэзия мрачная. Мне всегда казалось, что это заговорил тот же Иов, но Иов с другой судьбой. Если тот Иов потерял детей, потерял имущество, потерял положение в обществе, — этот ничего не терял, а только приобретал. И для нашего времени эта тема имеет колоссальное значение.

Именно поэтому составители Священного канона и взяли Книгу Экклезиаста в корпус Библии. Она во многом противоречит основным мировоззренческим установкам Священного Писания. Мы найдем там цикличное представление о мироздании: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки», и кружится ветер, и все — ничего не меняется!

Хавёл хавелйм] — по-еврейски значит «величайшая тщета», «погоня за ветром» или vanitas vanitatis — величайшая «суета сует». По-русски слово «суета» сегодня означает мельтешение, а на старорусском языке, на церковнославянском это значит «пустота», «тщета». А «суета сует» — означает высшая степень бессмысленности.

Герой этой книги изображен царем, который имеет все, что только может иметь человек. И он думает: в чем же для человека смысл и польза? Он начинает все исследовать — всевозможные наслаждения и познания, но все оказывается суетой. И рефрен его мрачен:

…кружит, кружит на бегу своем ветер И на круги свои возвращается ветер;

Бегут все реки в море, —

а море не переполнится;

К месту, куда реки бегут,—

Туда они продолжают бежать;

Все — одна маята, и никто рассказать не умеет, —

Глядят — не пресытятся очи, слушают, не переполнятся уши.

Что было, то будет; и что творилось, то творится,

И нет ничего нового под солнцем.

Бывает, скажут о чем-то: смотри, это новость!