С Кутолин - ДУХ, ДУША,ТЕЛО СУДЬБЫ

Академик Л. С. Берг: «В науке все то, что способствует ее развитию, есть истина, все, что препятствует развитию науки, ложно. В этом отношении истинное аналогично целесообразному…Итак, истина в науке — это все то, что целесообразно, что оправдывается и подтверждается опытом, способным служить дальнейшему прогрессу науки. В науке вопрос об истине решается практикой. Теория Птолемея в свое время способствовала прогрессу знания и была истинной, но когда она перестала служить этой цели, Коперником была предложена новая теория мироздания, согласно которой Солнце неподвижно, а Земля движется. Но теперь нам известно, что и это воззрение не отвечает истине, ибо движется не только Земля, но и Солнце. Всякая теория есть условность, фикция. Правильность этой концепции истины, поскольку она касается теории, вряд ли будет оспариваться кем-нибудь в настоящее время. Но и законы природы в этом отношении в таком же положении: каждый закон есть условность, которая держится, пока она полезна. Законы Ньютона казались незыблемыми, однако, ныне их признают лишь за известное приближение к истине. Теория относительности Эйнштейна опрокинула не только всю механику Ньютона, но и всю классическую механику…
Польза есть критерий пригодности, а, следовательно, истинности. Другого способа различать истину человеку не дано… Истина есть полезная фикция, заблуждение — вредная…Итак, мы определили, что такое истина с точки зрения науки» 9 .
А ведь теория Эйнштейна ничего не опрокинула, заимствовав идеи Пуанкаре. Просто духовная доминанта постороннего наблюдателя не зарегистрировала разность постулатов в указанных теориях, связанных с фундаментальностью скорости света, точно так же как третий закон Ньютона лишь персонифицировал установку Духа, стяжаемого Буддой, когда указал, что тело находится в состоянии покоя, или …движении, поскольку состояние ПОКОЯ на санскрите есть Нирвана! В момент остановки положительной реалии рефлексии и многоглаголания Гения А. Эйнштейна: «В нашем стремлении понять реальность мы подобны человеку, который хочет понять механизм закрытых часов. Он видит циферблат и движущиеся стрелки, даже слышит тиканье, но не имеет средств открыть их. Если он остроумен, он может нарисовать себе картину механизма, которая отвечала бы всему, что он наблюдает, но он никогда не может быть вполне уверен в том, что его картина единственная, которая могла бы объяснить его наблюдения. Он никогда не будет в состоянии сравнить свою картину с реальным механизмом, и он не может даже представить себе возможность и смысл такого сравнения» 10. Мы здесь подходим к пониманию дистресса рефлексии уже не как «топтания на месте», а при состоянии ПОКОЯ в «механизме» Стяжания ДУХА переосмысливания полученных результатов или окончательного крушения поставленных задач, которые могут приводить даже по-видимому к крушению и цивилизаций(по В.В.Налимову ): В. В. Налимов прямо заключает, что «рост науки — это не столько накопление знаний, сколько непрестанная переоценка накопленного — создание новых гипотез, опровергающих предыдущие. Но тогда научный прогресс есть не что иное, как последовательный процесс разрушения ранее существующего незнания. На каждом шагу старое незнание разрушается путем построения нового, более сильного незнания, разрушить которое, в свою очередь, со временем становится все труднее…
И сейчас невольно хочется задать вопрос: не произошла ли гибель некоторых культур, скажем египетской, и деградация некогда мощных течений мысли, например древнеиндийской, потому, что они достигли того уровня незнания, которое уже не поддавалось разрушению? Кто знает, сколь упорной окажется сила незнания в европейском знании?» 11
В самой структуре интеллекта триединство психологии, гносеологии, логики это ничто иное, как семиотический аналог тринитаризма Богооткровения и фатальное преимущество одного из них как, филиокве между православием и католицизмом – непроходимая пропасть. Вот почему нет и не может быть преимущества в интеллекте, скажем логики перед другими «ипостасями» тринитаризма – психологией, гносеологией.Но это понимается, почему – то с большим трудом, как отметил, бывший ректор ТГУ и будущий академик Копнин 12:
«К идеалу научного знания всегда предъявлялись требования строгой определенности, однозначности и исчерпывающей ясности. Однако научное знание всякой эпохи, стремившееся к этому идеалу, тем не менее, не достигало его. Получалось, что в любом, самом строгом научном построении всегда содержались такие элементы, обоснованность и строгость которых находились в вопиющем противоречии с требованиями идеала. И что особенно знаменательно — к такого рода элементам принадлежали зачастую самые глубокие и фундаментальные принципы данного научного построения. Наличие такого рода элементов воспринималось обычно как просто результат несовершенства знания данного периода. В соответствии с такими мнениями в истории науки неоднократно предпринимались и до сих пор предпринимаются энергичные попытки полностью устранить из науки такого рода элементы. Однако эти попытки не привели к успеху. В настоящее время можно считать доказанной несводимость знания к идеалу абсолютной строгости. К выводу о невозможности полностью изгнать даже из самой строгой науки — математики — «нестрогие» положения, после длительной и упорной борьбы, вынуждены были прийти и «логицисты».
Хотя интеллект в самой структуре эволюции двигается методом проб и ошибок, формируя, так называемую, творческую эволюцию 13, но наука в её рефлексивно – творческом энтузиазме, формируемая Духом «норовит» найти все способы модельно – статистического оформления своих категорий, в которых неопределенность вечно имеет место по Фейнману 14:
«Вот почему наука недостоверна. Как только вы скажете что-нибудь из области опыта, с которой непосредственно не соприкасались, вы сразу же лишаетесь уверенности. Но мы обязательно должны говорить о тех областях, которые мы никогда не видели, иначе от науки не будет проку.… Поэтому, если мы хотим, чтобы от науки была какая-то польза, мы должны строить догадки. Чтобы наука не превратилась в простые протоколы проделанных опытов, мы должны выдвигать законы, простирающиеся на еще не известные области. Ничего дурного тут нет, только наука оказывается из-за этого недостоверной, а если вы думали, что наука достоверна, — вы ошибались».
Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения Души и Духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные. (Евр. 4,12) . И ваш Дух и душа, и тело во всей целости да сохранится без порока в пришествие Господа нашего Иисуса Христа. (1 Фес. 5, 23) . Удивительно как слова Луи Пастера (» Я молюсь во время работ в лаборатории») совпадают со словами известного мне ученого физико – химика проф. Н.И.Кобозева 15 («когда я р аботаю, я молюсь всем сердцем, словом и помышлением»). Это фактическое свидетельство особого свойства интеллекта переживать сердцем решение любой научной проблемной ситуации, где такая ситуация, как и Музыка, – являет в биении пульса и Логику (А. Ф. Лосев. Музыка как предмет логики, 1926г) и, разумеется , психологию, ведущих к синтезу решения задач познания (гносеологию).
Это переживание сердцем многократно отмечено отцами Церкви:оно веселится (Иер. 15, 16; Есф. 1, 10; Пс. 103, 15; Притч. 15, 13; 15, 15; 17, 22; Суд. 16, 25), радуется (Плач. 5, 15; Притч. 27, 9; Притч. 15, 30; Ис. 66, 14; Пс. 12, 6; 15, 9; Притч. 23, 15; Еккл. 2, 10), скорбит (Пс. 12, 3; Иер. 4, 19; Пс. 24, 17), терзается, кричит (Иер. 4, 19; 4 Цар. 6, II; Пс. 72, 21) и горит трепетным предчувствием (Лк. 24, 32), может быть вместилищем кротости и смирения (Мф. II, 29). О благодатном воздействии Духа Божия на сердце говорят и многие подвижники благочестия, многие преподобные. Все они более или менее ярко ощущали то же, что и св. пророк Иеремия: «было в сердце моем, как бы горящий огонь» (Иер. 20,9). Эта мысль продолжается Ефреме Сириным в следующих словах: « Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нем. Сокровенный от огнезрачных обретается в сердце. Земля же возносит стопы Его, а чистое сердце носит Его в себе» Иоанн Лествичник вторит этим словам так; Огонь духовный, пришедший в сердце, воскрешает молитву и бывает сошествие огня небесного в горницу души. А вот слова Макария Великого: «Сердце правит всеми органами, и когда благодать займет все отделения сердца, господствует над всеми помыслами и членами, ибо там ум и все помыслы душевные…». Ибо там должно смотреть, написана ли благодать закона Духа. Где там? В главном органе, где престол благодати и где ум, и все помыслы душевные, т. е. в сердце.
Как отмечает архиепископ Лука; «Все они говорят о том, что при добром и благодатном устроении души ощущается в сердце тихая радость, глубокий покой и теплота, всегда возрастающие при неуклонной и пламенной молитве и после добрых дел. Напротив, воздействие на сердце духа сатаны и слуг его рождает в нем смутную тревогу, какое-то жжение и холод, и безотчетное беспокойство. Именно по этим ощущениям сердца советуют подвижники оценивать свое духовное состояние и различать Духа света от духа тьмы». Не только о способности сердца воспринимать воздействия Духа Божьего говорит Писание, но представляет его органом, который совершенствует и исправляет Бог, как центр нашей духовной жизни и Богопознании. «Много есть на свете, друг Горацио, о чем и не снилось нашим мудрецам», — говорит Гамлет у Шекспира. А между тем мы и это запредельное хотим постигнуть, хотим разрешить те вопросы, которыми так полна душа юноши у Гейне: «Что тайна от века? И в чем существо человека? Откуда приходит, куда он идет? И кто там, вверху, за звездами?». Знание больше, чем наука. Оно достигается и теми высшими способностями Духа, которыми не располагает наука. Это, прежде всего интуиция, то есть непосредственное восприятие истины перевыражения Образа, как, например, при переводе разными переводчиками одного и того же подлинника поэзии, которое угадывает, прозревает его, пророчески предвидит там, куда, не достигает научный способ познания. Эта интуиция все более (в последнее время) занимает внимание философии. Ею мы живем гораздо больше, чем предполагаем. Она-то ведет нас в другую, высшую область Духа, — то есть в религию: «Знание приводит к Богу, полу знание удаляет от него». Интуитивизм поощряют философа направить свой ум на сокровеннейшие тайники бытия в надежде, что наша познавательная способность нигде не натолкнется на препятствия, абсолютно непреодолимые. Таким образом, можно ожидать, что в ближайшем будущем столкнутся друг с другом и станут предметом оживленных споров целые системы мировоззрений. Равноправная компонента интеллекта – гносеология в отличие от логики и психологии, тринитарным единством которых она является, разграничивает в сознании психические и непсихические элементы и дифференцирует факты, которые относятся к области психического (душевного) состояния, препарируя в сознании доминанту личной мыследеятельности, т.е. рефлексию, ориентируя её на выполнение основной функции рефлексии – творческий энтузиазм. Но в том – то и дело, что сама по себе гносеология не может осилить всей полноты психологии, которая в своём естественном состоянии способна «уставать»– «топтаться на месте», что и приводит к дистрессу рефлексии. Но этот дистресс в науке оказывается тем самым естественным состоянием рефлексии, которая готовится к новому «скачку» для перехода от достигнутого к постигаемому, от достигнутого знания к знанию предстоящему, обретаемому «в молитве стяжания Духа». Если на всём протяжении работы интеллекта в форме его рефлексии стяжание Духа ассоциируется с сердцем и динамикой пульса крови, то тогда становится понятным, что ни о какой чистой метафизике в Стяжании Духа говорить и не приходиться, скорее следующим образом: метафизика (см. по Лосскому; «… Метафизика при нашем определении этого понятия есть наука, входящая в состав всякого мировоззрения… эта наука (как, впрочем, и все науки) даёт сведения о подлинном бытии (о «вещах в себе») и проникает в самые основы его…Исследуя элементы бытия, метафизика отыскивает во множестве разнородных предметов под пестрым разнообразием их тожественное ядро… Но метафизик, имея предметом своего исследования все мировое целое… не останавливается на относительно основном: ища абсолютно основное, он выходит за пределы мира в область Сверхмирового Начала, в сферу Абсолютного»), ѕтем самым, метафизика является, возможно, необходимым, но не достаточным условием вне генетического миросозерцания души, стяжающей Дух. Только путём иерархии аналогии или прямого подобия интеллект через рефлексию с её интуицией, как перевыражение Образа, в своём Триединстве психологии, гносеологии, логики постигает Триединство ипостасей, о котором говорит основное богословие. И в таком Триединстве сердце и пульс крови приобщаются к идеальному миру Творца и стяжанию Духа. Но такой метода уже не есть метафизика, а во всей сложности имматериального Мира в его цельности (когнитивности), ѕ есть уже упоминаемый метод Метахимии, основой которого является синэргизм как вне генетического, так и генетического способа реализации творческой эволюции. А потому в этом смысле точка зрения Анри Бергсона есть «полу правда» в развитии творческой эволюции.
Читать дальше