И. М. Концевичъ - Оптина пустынь и ее время

О. Антоній безпрерывно почти всю жизнь жестоко страдалъ отъ ранъ на ногахъ. День преставленія старца о. Антонія 7–го августа 1865 года. Онъ погребенъ рядомъ съ братомъ о. Моисеемъ.

Приступая къ исторіи оптинскаго старчества, мы еще разъ повторимъ: «Оптина явилась какъ бы чашей, куда сливалось все драгоцѣнное духовное вино». Или другими словами напомнимъ читателю о той предварительной связи, которая существовала между братьями Путиловыми — о. о. Моисеемъ и Антоніемъ съ тѣми старцами, которыхъ они призвали старчествовать въ построенный ими скитъ. ВсЬ они были «одного поля ягода» — люди одного и того же духовнаго воспитанія и закала. И именно этимъ и объясняется то полное единодушіе и взаимное пониманіе, которое царило между ними. Какъ во всей церковной исторіи между святыми отцами не случалось идеалогическаго разномыслія, такимъ же образомъ не существовало такового и между этими святыми подвижниками. На этомъ согласіи и взаимномъ пониманіи между строителями скита и прибывшими старцами и могла установиться прочно жизнь скита. И это согласіе явилось какъ бы фундаментомъ и твердымъ цементомъ крѣпко скрѣплявшимъ духовное зданіе.

Мы знаемъ, что о. Моисей въ теченіе 14 лѣтъ проводилъ пустынническую жизнь въ Рославльскихъ лѣсахъ. Нашествіе французовъ въ 1812 г. заставило его перебраться въ Свѣнскую обитель, откуда онъ перешелъ въ Бѣлобережскую пустынь и здѣсь онъ встрѣтился съ бывшимъ строителемъ этой пустыни о. Леонидомъ — въ схимѣ Львомъ — и его сопостниками о. о. Клеопой и Ѳеодоромъ. «А потомъ я перешелъ», пишетъ игуменъ Моисей, «въ монастырь, гдѣ ходилъ за добродѣтельнымъ старцемъ схимонахомъ Аѳанасіемъ, ученикомъ Молдавскаго старца Паисія, скончавшагося въ Площанской Пустыни въ 1823 г. на рукахъ іеромонаха Макарія» (второго Оптинскаго старца).

Житіе старца Клеопы уже извѣстно читателю изъ предыдущаго, намъ остается его теперь познакомить съ краткимъ жизнеописаніемъ старца Ѳеодора, неразрывно связанное съ житіемъ старца Льва.

Однимъ изъ родоначальниковъ старчества Оптиной Пустыни надо считать послѣ старца Паисія Величковскаго его ученика старца схимонаха Ѳеодора. Родился онъ въ Карачевѣ Орловской іуб. въ 1756 г. Лишившись рано отца, онъ былъ данъ въ обученіе мѣстному протоіерею. Ѳеодоръ обладалъ чуднымъ голосомъ, любилъ чтеніе свв. отцовъ и церковныя службы. Въ юношескомъ возрасгЬ сталъ заниматься вмѣстѣ съ матерью небольшой торговлей. Но его тянуло къ монашеству. Дважды онъ уходилъ въ монастырь, но каждый разъ мать возвращала его домой. Вернувшись въ міръ, онъ не избѣжалъ и паденій. Хотя онъ и женился, но вкусивши въ юности отъ сладости духовнаго житія, онъ уже не былъ въ состояніи найти удовлетворенія въ міру и умиротворенія своей совѣсти.

Вскорѣ, оставивъ жену и младенца–дочь, онъ уходить на богомолье въ Кіевъ. А оттуда направляется къ старцу Паисію въ Молдавію. Истощенный долгимъ путемъ безъ денегъ и безъ теплой одежды глубокой осенью, прибыль Ѳеодоръ въ Нямецкій монастырь, въ которомъ въ то время имѣлъ пребываніе старецъ Паисій со своей братіей. Но ему отказываютъ въ пріемѣ изъ–за недостатка мѣста и скудости монастыря. Ѳеодоръ умоляетъ разрѣшить повидать старца Паисія, дабы принять его благословеніе. Увидѣвъ Ѳеодора, о. Паисій глубоко пожалѣлъ его и принялъ въ монастырь. Тяжкими физическими подвигами и безропотнымъ послушаніемъ суровому старцу на пчельникѣ, Ѳеодоръ искупаетъ свои паденія. ЗатЬмъ онъ переселился къ пустынника мъ Онуфрію и Николаю, ученикамъ старца Паисія, монахамъ высокой духовной жизни. Къ Онуфрію, благодаря его дару разсудительности, стекались монахи за наставленіемъ и руководствомъ. Ѳеодоръ ухаживалъ за престарѣлымъ Онуфріемъ до самой его смерти.

Вернувшись послѣ этого къ старцу Паисію, Ѳеодоръ помогалъ ему, переписывая книги его переводовъ, пѣлъ на клиросѣ, и, подъ руководствомъ великаго старца, обучился «искусству всѣхъ искусствъ» — умному дѣланію, умносердечной непрестанной молитвѣ. Съ этого времени его всю жизнь преслѣдовала страшная клевета и зависть. Ѳеодоръ присутствовалъ при кончинѣ старца Паисія въ 1794 г.

Въ 1801 г. былъ изданъ манифестъ имп. Александра І–го, разрѣшавшій вернуться всѣмъ бѣжавшимъ изъ Россіи. Старецъ Софроній, преемникъ старца Паисія, посовѣтовалъ Ѳеодору вернуться на родину. Передъ отъѣздомъ онъ постригъ его въ схиму.

По возврагценіи въ Россію, Ѳеодору, вслѣдствіи клеветъ и зависти, приходилось вести жизнь скитальческую, переходя изъ одного монастыря въ другой, много терпя отъ злобы людской.

Сначала онъ поселился въ Челнскомъ м–рѣ, оттуда перешелъ въ Бѣлобережскій м–рь, но и здѣсь не укрылся онъ отъ зависти, ибо, по словамъ людей духоносныхъ, «возвышался духовнымъ совершенствомъ неимѣюгцимъ предѣловъ духовной высоты!» Безпрестанно стекались въ его келлію братія, отягогценныя бременемъ страстей и отъ него, какъ отъ искуснаго врача получали исцѣленія и руководство въ призываніи «страшнаго имени Іисусова, которымъ христіанинъ испепеляетъ сперва терніе страстей, потомъ разжигаетъ себя любовію къ Боіу и вступаетъ въ океанъ видѣній». Самымъ ревностнымъ ученикомъ старца Ѳеодора былъ строитель Бѣлобережскій о. Леонидъ, будугцій основатель старчества въ Оптиной.

Здѣсь старца Ѳеодора постигла болѣзнь (горячка), которая проявлялась жаромъ въ тЬлѣ и слабостью. Ѳеодоръ былъ въ памяти, и на лицѣ его обнаруживалось дѣйствіе внутренней сердечной молитвы. Съ нимъ началось состояніе изступлѣнія и онъ выступилъ изъ самаго себя. Тогда ему явился нѣкій безвидный юноша, ощущаемый и зримый однимъ сердечнымъ чувствомъ, который повелъ его узкою стезею въ лѣвую сторону. Самъ о. Ѳеодоръ, какъ потомъ разсказывалъ, испытывалъ чувство, что уже умеръ, и говорилъ себѣ: я скончался. Неизвѣстно, спасусь ли, или погибну. — «Ты спасенъ!» — сказалъ ему на эти помыслы незримый голосъ. И, вдругъ, какая–то сила, подобная стремительному вихрю, восхитила его и перенесла на правую сторону.

«Вкуси сладость райскихъ обрученій, которыя даю любягцимъ Меня», провѣгцалъ невидимый голосъ. Съ этими словами о. Ѳеодору показалось, что Самъ Спаситель положилъ десницу Свою на его сердце, и онъ былъ восхигценъ въ неизреченно пріятную, какъ бы обитель совершенно безвидную, неизъяснимую словами земнаго языка.

Отъ этого чувства онъ перешелъ къ другому, еще превосходнейшему, затѣмъ къ третьему; но всѣ эти чувства, по собственнымъ его словамъ, онъ могъ помнить только сердцемъ, но не могъ понимать умомъ. Потомъ онъ увидѣлъ храмъ и въ немъ близъ алтаря, какъ бы шалашъ, въ которомъ было 5 или 6 человѣкъ.