Игнатий Брянчанинов - Том VIII

Свои стихи святитель Игнатий не включил в собрание сочинений и при жизни нигде не публиковал. Предназначались они, по-видимому, только для узкого круга знакомых.

Стихи святителя Игнатия очень разные как по форме, так и по настроению, что говорит о том, что писались они не систематично, «по случаю». Они связаны с романтической традицией русской поэзии первой половины прошлого века. Однако за характерным для романтической поэзии мотивом разочарования в стихах святителя Игнатия выражена идея монашеского отречения от мира сего. В них мы находим те же аскетические мысли и чувствования, что и в «Аскетических опытах».

Одно стихотворение — «К земному страннику» — датировано 15 декабря 1848 года. Судя по тому, что в этой рукописной тетради прослеживается хронологический принцип расположения, можно предположить, что помещенное рядом с ним стихотворение «Жалоба» написано также в это время, а «Совет душе моей» несколько ранее. Стихотворение «Убили сердце» автор не включил в эту тетрадь.

Для первых двух стихов характерен мотив разочарования, жалобы, ухода от «ценностей» этого мира «Убили сердце…» (название, видимо, дано С. Нилусом) написано с явной аллюзией на «скорбные строфы» Овидия. Стихотворение «Жалоба» восходит к традиции русской романтической поэзии. Чтобы их понять, нужно знать, сколь скорбным было подчас настоятельство Игнатия в Сергиевой пустыни.

Стихи «Совет душе моей» и «К земному страннику» обращены к своему внутреннему человеку. Они являются прямым продолжением его «стихов в прозе». Их главной темой является то, что архимандрит Антоний (Бочков) в одном из писем назвал «поэзией покаяния». Для адекватности и полноты восприятия необходимо учитывать, что многие слова и образы в этих стихах (такие как «сердце», «плач», «пустыня», «странник»), кроме поэтического, имеют еще и совершенно точный аскетический смысл: «сердце» — средоточие духовной, прежде всего молитвенной жизни человека, «плач» — покаяние о сво{стр. 325}их грехах, приводящее в состояние умиления, и т. д. Стихи для святителя Игнатия не были некой литературной самоцелью. Они немногочисленны, и автор никогда не публиковал их при жизни. И все же невозможно не ощутить абсолютной чистоты смысла, удивительной ясности мысли, молитвенного настроя стихов поэта-аскета» [300].

Стихи

Убили сердце…

Здесь всё мне враждебно, всё смерти тлетворным дыханием

дышит:

Пронзительный ветер, тяжелые воды, пары из болота,

Измены погоды и вечно нахмуро-грозящее небо.

Как бледен луч солнечный, Бельта повитый туманом и мглою!

Не греет он — жжет!.. Не люблю, не люблю я сиянья без жизни!

Сражен я недугом, окован как цепью, к одру им прикован,

Им в келлии заперт. Затворник невольный, влачу дни ко гробу.

А сердце мое?.. Ах! Убили его!.. Оно жило доселе,

Страданьями жило, но жило. Теперь — тишина в нем могилы.

Его отверзал я с любовью и верой, открытой всем ближним.

Вонзили мне в сердце кинжалы; и были кинжалы наградой

За дружбу, за слово прямое, за жизнь, принесенную в жертву!..

Уйду я, убитый, уйду от людей я в безвестность пустыни!..

Я вижу, что людям приятно и нужно: им нужны лесть, подлость,

Тщеславие, чуждое истинной славе. Забыли, что слава — от Бога,

От совести чистой. Но Бог им не нужен, и совесть — им бремя;

Не нужны им в слуги наперсники правды с общественной пользы желаньем:

Им нужны рабы — орудья их воли развратной…

Уйду от людей и в глубокой пустыне предамся рыданьям:

Там в пищу мне будут лишь стоны, а слезы — напитком.

Оплачу себя, мое сердце убитое, мир, в зло погруженный, —

И сниду в могилу печальный, в надежде отрады на небе.

(В кн.: Нилус С. Святыня под спудом. — Сергиев Посад, 1911. С. 11–12.)

{стр. 326}

Жалоба

Для страждущей души моей

Искал я на земле врачей,

Искал я помощи, отрады:

Моим болезням были рады.

Надежда тщетна на друзей

Моих минувших счастья дней:

Они со мною пировали —

И одаль встали в дни печали.

Не утушит тоски вино!

Напрасно сердцу утешенья

Искать среди самозабвенья:

Грустней пробудится оно.

И в развлеченье нет отрады!

Нет прочной в нем тоске преграды:

Еще веселья слышен шум,

А грусть, как ночь, туманит ум.

Испытан я судьбой, врагами,

Изранен многими стрелами:

Пытали клеветой меня,

Предательством был мучен я.

И долго, долго я томился…

Но наконец сквозь толщу туч,

Сквозь мрак суждений мира, луч,

Луч света радостный пробился.

Прозрел я, ожил. Оживленный,

Святою верой просвещенный,

Спокойно совершаю путь,

Которым к вечности идут.

РНБ. Q. 1. 1520. С. 280–282.

Совет душе моей

Какой подам душе совет,

Когда Христос — от Света Свет

Советует скорбей терпенье,

Чтоб в горнее достичь селенье!

{стр. 327}

Плотская страсть, земная честь

И тленного богатства лесть,

Пленяющие человека,

Пребудут ли при нем в век века?

Приходит смерть; ее коса

Лицеприятия не знает:

Равно пред нею упадает

Власть, сила, гений и краса.

Бедняк забвенный — вот лежит

Близ богача или героя.

И червь, во тьме могильной роя,

Главу надменного смирит!

Душа, душа! Прими совет!

Вне стезь Его спасенья нет!

Укрась себя постом, слезами,

Молитвой, многими скорбями!

В святый Божественный чертог,

В светлейшую обитель рая

Ты вступишь, радуясь, играя!

Там ждет тебя с наградой — Бог!

РНБ. Q, 1. 1520. С. 87–88.

К земному страннику

О путешественник земной!

проснись от сна:

Твоя сума грехов,

одних грехов полна;

Ты погружен, как в сон глубокий,

в нераденье.

Престань напрасно жизнь,

бесценный дар, мотать!

Не то придет к тебе внезапно

смерть, как тать.

А в вечности вратах —

ужасно пробужденье!

В последний жизни час…

15 декабря 1848 года

РНБ. Q. 1. 1520. С. 280.

Публикация священника Геннадия Беловолова.

{стр. 328}

Ольга Шафранова

Родители, братья и сестры

I

Родители святителя Игнатия Брянчанинова

В жизнеописаниях святителя Игнатия достаточно подробно рассказывается об отношениях между его родителями и их детьми. На характере отца, Александра Семеновича Брянчанинова (7 мая 1784 — 19 апреля 1875), быть может, сказалась неудачно сложившаяся его жизненная ситуация. Получив образование в аристократическом Императорском пажеском корпусе (в котором воспитывались дети Императорской Фамилии), он вынужден был отказаться от великосветской карьеры и вернуться в провинциальную Вологду, чтобы спасать свое имение от окончательного разорения. Еще в 22–23-летнем возрасте ему пришлось предпринимать героические усилия, чтобы избавиться от долгов, оставшихся ему от его родителя. Именно этим, скорее всего, объясняется та экономия, даже скупость, о которой упоминается в жизнеописаниях. Тем не менее, к его чести следует сказать, что женился он не по расчету, так как его жена, Софья Афанасьевна не была наследницей богатых имений. А также и то, что детям своим он постарался дать прекрасное воспитание. Со временем Александр Семенович примирился с участью провинциального помещика, поселился в своей родовой вотчине — селе Покровском, из которого «воля его и вкус создали маленький Версаль». А свои амбиции он старался реализовать через своих детей. Именно поэтому желание самого талантливого из них уйти в монастырь встретило столь жесткое сопротивление. И даже когда Дмитрий Александрович стал уже известным ар{стр. 329}химандритом Игнатием, отношение к нему его отца оставалось если не отчужденным, то всегда сдержанным. И навестил он его лишь спустя пять лет после его назначения настоятелем Сергиевой пустыни.