Георгий Флоровский - Избранные богословские статьи

В своем крипто–романизме Могила был не одинок. Скорей уж он выражал дух времени. « Православное Исповедание » — это основной и самый выразительный памятник могилянской эпохи. Трудно точно сказать, кто был автором или составителем этого «Катихизиса»: обычно называют самого Могилу, хотя, возможно, это коллективный труд нескольких его сподвижников. «Исповедание» изначально составлено по–латыни, и в этом первом варианте чувствуется гораздо большее римское влияние, чем в окончательной версии, прошедшей критический пересмотр на соборах в Киеве (1640) и в Яссах (1642). Впрочем, для нас важны не столько отдельные уклонения в католицизм — их можно объяснить случайностью — сколько тот факт, что вся « Confessio Orthodoxa » построена на католических материалах. Связь ее с римо–католическими писаниями глубже и непосредственней, чем с духовной жизнью Православия и Преданием Восточных Отцов. Отдельные римские догматы — например, учение о папском примате — отвергаются, но общий стиль остается римским. То же относится и к литургической реформе Петра Могилы. Его знаменитый « Требник или Евхологион» испытал на себе подавляющее влияние “ Ритуала » Папы Павла Пятого: объяснения отдельных обрядов в предисловии списаны оттуда почти дословно [11] О Петре Могиле см. основную, но незаконченную работу: С.Т.Голубев «Петр Могила и его сподвижники», 2 тома (Киев, 1833 и 1897); достаточно важна книга Е.Ф.Шмурло «Римская курия на русском православном востоке в 1609–1654 годах» (Прага, 1928); «Православное Исповедание» (по–гречески) в собрании E.Kimmel «Monumenta fidei Ecclesiae Orientalis» (1850), или J.Michalcescu «Thesauros this Orthodoxias», или недавнюю работу J.Karmiris «Ta dogmatika ke Symbolika Mnimeia this Orthodoxu Katholikis Ecclesias», 1. II, Афины 1952. См. также издание латинского текста с примечаниями и предисловием A.Malvi, S.J. и M.Viller, S.J. в «Orientalia Christiana», X, 39 (1927); о «Евхологионе» Петра Могилы см. Е.М.Крыжановский «Повреждение церковной обрядности и религиозных обычаев в южно–русской митрополии. Руководство для сельских пастырей» и «Собрание Сочинений», I (1890). См. в моих «Путях русского богословия» библиографию о Киевской Академии. . Киевский Коллегиум Могилы скоро стал рассадником этого подражательного латинизма — не только на Южной и Западной Руси, но и на московском Севере. Киевская религиозная литература семнадцатого столетия полностью зависит от латинских образцов и источников. Достаточно назвать имя Стефана Яворского , позже, в царствование Петра Первого, переехавшего на север. Его « Камень веры » представляет собой «извлечение» и «сокращение» из немногих латинских книг, главным образом Белларминова « Disputationes de controversis christianae fidei » [« Рассуждения о противоречиях христианской веры »]. Книга его о пришествии Антихриста имеет образцом труд испанского иезуита Мальвенды [12] Подробный анализ «Камня веры» см. у И.Мореви «Камень веры» митр. Стефана Яворского» (СПб, 1904); см. также известную книгу Юрия Самарина «Стефан Яворский и Феофан Прокопович» «Собрание Сочинений» V (1880); С.И.Маслов «Библиотека Стефана Яворского» «Чтение в обществе Нестора Летописца» 24, 2 (1914); Hans Koch «Die russische Orthodoxie im Petrinischen Zeitalter» (Бреслау, 1929). . Сущность этого псевдоморфоза — в том, что схоластика на Руси затемнила и заменила патристику. Измены Православию не произошло — произошла психологическая и культурная «латинизация» .

Но вскоре потряслись и основания веры. При Петре Великом богословские школы и семинарии по всей Великороссии были перестроены на западный, Киевский лад. Школы эти были латинскими по духу, и преподаватели в них долгое время набирались с русского Юго–Запада. Даже Славяно–Греко–Латинская Академия в Москве перестроена была по образцу Киевского Коллегиума. Эта Петровская реформа означала прямую «украинизацию» церковных школ. При Петре началось, так сказать, переселение южноруссов на Север, где они были «чужими» по двум причинам: сами они были «иностранцами», а школы их — «латинскими». В своем интересном труде о богословских школах восемнадцатого века Знаменский высказывает следующее резкое суждение : «Все эти приставники были для учеников в собственном смысле слова люди чужие, наезжие из какой–то чужой земли, какою тогда представлялась Малороссия, с своеобразными привычками, понятиями и самою наукой, со своей малопонятной, странной для великорусского уха речью; притом же они не только не хотели приноровиться к просвещаемому ими юношеству и призвавшей их стране, но даже явно презирали великороссов, как дикарей, над всем смеялись и все порицали, что было непохоже на их малороссийское, а все свое выставляли и навязывали, как единственно хорошее.» То было время, когда в сан епископа или архимандрита мог попасть только «малоросс», ибо правительство не доверяло великороссам, подозревая их всех в приверженности допетровским обычаям.

Народ принимал латинские школы неохотно и с крайним недоверием. Едва ли не силой приходилось заставлять духовенство отдавать туда своих детей. Да и сами студенты частенько сбегали. И происходило это не потому, что духовное сословие в России было привержено к суевериям и коснело в невежестве, но потому, что эти школы для них оставались «чужими», «иностранными» — какие–то латино–польские колонии на родной земле, никому не нужные и бесполезные даже чисто практически — ибо «практический ум» не видел никакого проку ни в латинской грамматике, ни в каком–нибудь «обхождениии политичном, до семинарии относящемся». Практический ум вовсе не находил резонов менять привычные способы приготовления священнослужителей — в родном доме, по отцовским наставлениям — на новые, непривычные и сомнительные. «Еще далеко не было доказано, кто больше был обыкновенно приготовлен к священнослужительству: псалтырник ли, с детства служивший при церкви и практически изучивший чтение и пение, и устав, — или латынник из школы, заучивший только несколько вокабул и латинские флексии.» (Знаменский) От славянского языка почти что отвыкали в этой латинской школе — ведь даже тексты Писания на уроках чаще приводились по–латыни. Грамматика, риторика и пиитика изучались латинские, а российская риторика присовокупляется к ним только в старших классах. И нетрудно понять, что родители с таким недоверием отсылали детей в эту «проклятую семинарию на муку». А дети предпочитали попасть хоть в острог, лишь бы избыть этой учебной службы. Ибо создавалось гнетущее впечатление, что в этой нововводной школе меняют если еще и не веру, то национальность. Самое учреждение школ было бесспорным и положительным приобретением. Однако это перенесение латинской школы на русскую почву означало разрыв в церковном сознании. Разрыв между богословской «ученостью» и церковным опытом; молились ведь еще по славянски, а богословствовали уже по–латыни. Одно и то же Писание в классе звучало на интернациональной латыни, а в храме на родном языке. Вот этот болезненный разрыв в самом церковном сознании есть, быть может, самый трагический из итогов Петровсой эпохи. Создается некое новое «двоеверие», во всяком случае, двоедушие [13] Основная работа: П.В.Знаменский «Духовные школы в России до рефромы 1808 года» (Казань, 1881); С.Т.Голубев «Киевская Академия в первой половине 18–го столетия» (Киев, 1903); Н.И.Петров «Киевская Академия в конце 17–го и начале 18–го столетия» (Киев, 1901); Д.Вишневский «Значение Киевской Академии в развитии духовной школы в России с учреждения Св. Синода», Труды Киевской Духовной Академии (1904, 4 и 5); «Киевская Академия и гетманство Разумовского» Труды (1905), 5; «Киевская Дух. Академия в царствование Имп. Екатерины II», Труды (1906), 7, 8–9, 11; В.Серебренников «Киевская Академия во второй половине 18–го века до преобразования в 1819 году» (Киев, 1897); С.К.Смирнов «История Московской Славяно–Греко–Латинской Академии» (М., 1855); «История Троицкой Лаврской Семинарии» (М., 1867); см. также работы по истории отдельных семинарий: Владимирской Семинарии — К.Ф.Надеждина (1875) и Н.В.Малицкого (1900); Суздальской Семинарии — Н.В.Малицкого (1900); Тверской Семинарии — В.Колосова (1889); Рязанской Семинарии — Агнцева (1889). . В русской церковной школе утвердилась западная культура и западное богословие. Эта «богословская школа», разумеется, не имела корней в жизни. Основанная на чужом основании, возросшая на искуственной почве, она стала некоей «надстройкой» над пустым местом. Оно не имело своих корней. Вместо корней — сваи. « Богословие на сваях» — таков результат богословского «западничества» в России восемнадцатого столетия.