Николай Сагарда - Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие

Расцвет христианской проповеди падает на вторую половину IV века; в это время она имела таких замечательных представителей, как Григорий Богослов, Василий Великий, Иоанн Златоуст. Но скоро она весьма заметно начинает терять во внутренней силе и глубине, и внимание церковных ораторов сосредоточивается преимущественно на внешних формах. Церковные проповеди, особенно похвальные слова, скоро подпадают влиянию невысоких образцов современных софистических речей и разделяют с ними общие недостатки: напыщенность восхвалений, обилие риторических форм, троп, антитез, олицетворений, безвкусное применение диалогов и т. п. Их отличает бедность лексикона, сопровождающаяся постоянным повторением одинаковых приемов речи, из которых самый главный состоит в нагромождении кратких предложений, на разные способы повторяющих в сущности одно восхваление. Проповеди нередко переходят в гимны [769].

Если теперь посмотреть на беседы в честь Богоматери, усваиваемые св. Григорию Чудотворцу, со стороны стиля, то окажется, что ко всем этим беседам вполне применимо то, что сказано былo † проф. В. Ф. Певницким относительно трех первых бесед на Благовещение и беседы на Богоявление [770]. „В них такой склад изложения, какой узаконила не древняя греческая, а византийская риторика“, именно тот риторический склад изложения, который начал появляться с V века, но окончательно утвердился в века гимнологии, в те века, когда создавались церковные песнопения, составляющие своеобразный вид религиозной поэзии. „Слова, отмеченные характером византийской риторики, составляют нечто среднее между поучением и песнею. Гомилетика в них отступает на задний план, и вступает в свои права искусственная риторика, прикрашенная поэзиею. По влиянию этой искусственной риторики, господствовавшей в византийской проповеди и начавшей заявлять свои права, начиная с V века, проповедники тех времен любили поэтическую восторженность и напряженную декламацию. Одна из любимых манер изложения у них состоит в том, что они вариируют и расписывают красками, напоминающими одна другую, но не сливающимися в один колер, какое-либо одно общее представление, берут общее понятие или событие, разлагают его на мелкие части и ведут его раскрытие рядом кратких предложений, построенных по одной форме; при этом на одну нить часто нанизывается несколько образов или сравнений, служащих к уяснению одного предмета, как это мы видим в наших акафистах. Видимою связью этих кратких предложений, на которые раздробляется одно общее представление, служит у них риторическая форма единоначатия. Другую любимую манеру византийских проповедников мы можем назвать драматизмом изложения. Она состоит в том, что они наполняют свои проповеди апострофами, длинными монологами и диалогами. Лица, о которых случается им упомянуть в своих проповедях, они заставляют говорить длинные речи, отличающиеся искусственною декламациею. Когда передают они какое-нибудь событие, положим, воспоминаемое в тот или другой праздник, — евангельский рассказ служит для них канвою, на которой они выводят свои поэтические узоры: два, три слова, сказанных каким-либо евангельским лицом, у них превращаются в длинные тирады, наполняющие не одну страницу, и иногда вся проповедь, требующая около получаса времени для своего произнесения, состоит из монологов или диалогов, влагаемых в уста лиц, выводимых в проповеди. Встречается, в третьих, у них лирическое излияние чувства, не всегда внезапное и естественное, а чаще деланное и искусственное; вместо ровной, спокойной речи является язык одушевления и восторга, и проповедь становится песнью, и ею хотят не столько учить и наставлять, сколько увлекать и услаждать“ [771]. Анализ рассматриваемых бесед со стороны изложения приводит к несомненному заключению, что все они носят печать происхождения именно в то время, когда церковная проповедь приняла такую форму.

Так, первая беседа на Благовещение начинается следующей тирадой: „Днесь чин ангельский радостно воспевает хвалебные песни, и свет пришествия Христова воссияет верным. Днесь радостная для нас весна, Христос — Солнце правды осиял нас ясным светом, и озарил умы верных. Днесь Адам обновлен и вознесенный на него ликует с ангелами. Днесь вся вселенная объята радостию, так как совершилось пришествие Святаго Духа к людям. Днесь божественная благодать, надежда невидимых, освещает чудеса, превышающие разум, и явственно открывает нам от века сокровенное таинство. Днесь сплетаются венцы неиссякаемой добродетели. Днесь Бог, хотящий увенчать священные главы любящих слушать и почитающих празднество, призвал любителей непоколебимой веры как званных и наследников… Днесь исполнилось предречение Давида“и т. д. Ta же форма единоначатия повторяется и в третьей беседе на Благовещение: „Опять благовестие радости, опять возвещение свободы, опять воззвание, опять возвращение, опять обетование веселия, опять избавление от работы“… „ В шестой месяц, — говорит, — послан был ангел Гавриил от Бога к Деве, обрученной мужу. Послан Гавриил возвестить всемирное спасение. Послан Гавриил, неся Адаму запись о воззвании. Послан Гавриил к Деве, чтобы бесчестие жены изменить в честь. Послан Гавриил, чтобы чистому Жениху уготовать достойный чертог. Послан Гавриил обручить создание с Создателем. Послан Гавриил к одушевленному чертогу Царя ангелов. Послан Гавриил к Деве, хотя обрученной Иосифу, но соблюдаемой для Иисуса Сына Божия. Послан раб бестелесный к Деве нескверной. Послан непричастный греху к невосприимчивой к тлению. Послан светильник возвещающий, Солнце правды. Послан утренний свет — предтеча дневного Света. Послан Гавриил, проповедующий Того, Кто на престоле и в вертепе. Послан воин, возглашающий тайну Царя“… И далее: „Шествуй к Деве Марии… Иди к одушевленному граду… Иди к Моему разумному раю. Иди к вратам востока. Иди к жилищу, достойному Моего Слова. Иди ко второму на земле небу. Иди к легкому облаку, возвести ему дождь Моего пришествия. Иди к уготованному для Меня святилищу. Иди к храму Моего вочеловечения. Иди к чистому чертогу Моего плотского рождения“… В Похвале Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии (№ 8): „ Где родившийся Цар Иудейский ? Где Тот, Который вместо Себя послал путеводствующую звезду? Где, Тот, Кто дивными лучами влечет нас к духовному свету? Где Тот, Который, хотя вездесущ, в теле сокрывается? Где освободивший нас от муки лукавого? Где направивший нас к благодати богопознания? Где Тот, Который в трех ангелах явился подле дуба? Где Тот, Который купины не опалил и утробы не нарушил? Где Тот, Который от Отца не отделим и в матери неизъясним? Где Тот, Который разделил Красное море?… Где Тот, Кто дракона связал и ныне пеленами повивается? Где Тот, Которого ангелы не видят?“…