Автор неизвестен - Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

Итак, прежде всего, я приступил к отыскиванию места сердечного, по наставлению Симеона Нового Богослова. Закрыв глаза, смотрел умом, т. е. воображением в сердце, желая представить себе, как оно есть в левой половине груди и внимательно слушал его биение. Так занимался я сперва по получасу, несколько раз в день; в начале ничего не примечал, кроме темноты; потом в скором времени начало представляться сердце и означаться движение в оном; далее, я начал вводить и изводить Иисусову молитву вместе с дыханием в сердце, по наставлению святого Григория Синаита, Каллиста и Игнатия, то-есть втягивая в себя воздух, с умственным смотрением в сердце, воображал и говорил: Господи Иисусе Христе, а с испущением из себя воздуха: помилуй мя. Сперва я сим занимался по часу, и по два, потом чем дальше, тем чаще стал так упражняться и, наконец, почти целый день провождал в сем занятии. Когда нападала тягость или леность, или сомнение, я немедленно начинал читать в Добротолюбии те места, кои наставляют о сердечном делании, и опять являлась охота и усердие к молитве. Недели через три начал чувствовать боль в сердце, потом некую приятнейшую теплоту в оном, отраду и спокойствие. Это возбуждало и заохочивало меня более и более с прилежностию упражняться в молитве, так что все мысли мои были сим заняты и я ощущал великую радость. С сего времени я начал чувствовать разные повременные ощущения в сердце и в уме. Иногда бывало, что как-то насладительно кипело в сердце, в нем такая легкость, свобода и утешение, что я весь изменялся и прелагался в восторг. Иногда чувствовалась пламенная любовь к Иисусу Христу и ко всему созданию Божию. Иногда сами собой лились сладкие слезы благодарения Господу, милующему меня окаянного грешника. Иногда прежнее глупое понятие мое так уяснялось, что я легко понимал и размышлял о том, о чем прежде не мог и вздумать. Иногда сердечная сладостная теплота разливалась по всему составу моему и я умиленно чувствовал при себе везде присутствие Божие. Иногда ощущал внутри себя величайшую радость от призывания имени Иисуса Христа, и познавал, что значит сказанное им: царствие Божие внутрь вас есть [Лук. 1 и 7, 21].

Испытывая таковые и подобные сим насладительные утешения, я заметил, что последствия сердечной молитвы открываются в трех видах: в духе, в чувствах и откровениях; в духе, например, сладость любви Божией, внутренний покой, восхищение ума, чистота мыслей, сладостное памятование Бога, в чувствах приятное растепливание сердца, наполнение сладостию всех членов, радостное кипение в сердце, легкость и бодрость, приятность жизни, нечувствительность к болезням и скорбям. В откровениях просветление разума, понятие священного писания, познавание словес твари, отрешение от сует и познание сладости внутренней жизни, уверение в близости Божией и любви его к нам.

Месяцев пять проведши уединенно в сем молитвенном занятии и наслаждении помянутыми ощущениями, я так привык к сердечной молитве, что упражнялся в ней беспрестанно, и, наконец, почувствовал, что молитва уже сама собою, без всякого со стороны моего побуждения производится и изрекается в уме моем и сердце, не токмо в бодрственном состоянии; но даже и во сне действует точно так же, и ни от чего не прерывается, — не перестает ни на малейшую секунду, что бы я ни делал. Душа моя благодарила Господа и сердце истаявало в непрестанном веселии.

Настало время рубки леса, начал стекаться народ, и я должен был оставить безмолвное мое жилище. Поблагодаривши полесовщика, я помолился, поцеловал тот клочок земли, на котором Бог удостоил меня недостойного своей милости, надел сумку с книгами, да и пошел. Весьма долго я скитался по разным местам, покуда добрел до Иркутска. Сердечная, самодействующая молитва была утешением и отрадою во всем пути, при всех встречах, она никогда не переставала услаждать меня, хотя и в разных степенях, где бы я ни находился, что бы ни делал, чем бы ни занимался, ничему она не мешала и ни от чего не умалялась. Если что работаю, а молитва сама собою в сердце и дело идет скорее; если что внимательно слушаю, или читаю, а молитва все не перестает, и я в одно и то же время чувствую и то, и другое, точно как будто я раздвоился, или в одном теле моем две души. Боже мой! как таинственен человек!..

Возвеличишася дела Твои Господи: вся премудростию сотворил еси! [Пс. 103, 24]. Много также встречалось на пути моем чудных случаев и происшествий. Если всех их стать рассказывать, то и в сутки не окончить [13]. Да вот, например: однажды зимою под вечер шел я один леском в одну деревню ночевать, которая уже была версты за две в виду. Вдруг напал и кинулся на меня большой волк. У меня были в руках старцевы шерстяные четки (я всегда имел их при себе). Вот и я отмахнул этими четками волка. И что же? Четки вырвались у меня из рук и зацепились как-то прямо за шею волка, волк бросился от меня прочь и, прыгнувши чрез терновый куст, запутался задними лапами в кусту, а четками-то зацепился за сук сухого дерева, да и начал биться; но высвободиться ему было неудобно, ибо четки стянули ему шею. Я с верою перекрестился, да и пошел с намерением волка высвободить; а более для того, что думал, если он оборвет четки да убежит с ними, то и драгоценные мои четки пропадут. Только что я подошел и взялся за четки, действительно волк прервал их и побежал без вести. Итак я, поблагодарив Бога и помянув блаженного старца моего, благополучно дошел до деревни; пришел на постоялый двор и выпросился ночевать. Вошел в избу. В переднем углу за столом сидели двое, один старичок, другой толстый средних лет, по виду как будто не простые. Они кушали чай. Я спросил мужика, бывшего при их лошади, кто они такие? Тот сказал мне, что старичок учитель народного училища, а другой писарь земского суда: оба благородные. Я везу их на ярмарку, верстах в 20-ти отсюда. Посидевши несколько, я выпросил у бабы иголку с ниткой, подошел к свечке, да и стал сшивать разорванные мои четки. Писарь посмотрел, да и говорит: видно ты прилежно бил поклоны, что и четки-то разорвал? — Не я разорвал, а волк… — Как, разве волки-то молятся, — сказал засмеявшись писарь. Я рассказал им подробно, как было дело, и как драгоценны для меня сии четки. Писарь опять засмеялся и стал говорить: у вас, пустосвятов, всегда чудеса! А что тут святого? Просто ты швырнул в него, а волк испугался да ушел; ведь и собаки и волки швырков боятся, и зацепиться в лесу немудрено; мало-ли что бывает на свете, так всему и верить, что чудеса? Услышавши это, учитель начал с ним разговор: не заключайте, сударь, так! Вам неизвестна ученая часть… А я вижу в повествовании этого мужика таинство натуры и чувственной и духовной… — Как же это так? — спросил писарь. А вот видите: вы хотя не имеете дальнейшего образования, но конечно изволили учить краткую священную историю ветхого и нового задета, изданную по вопросам и ответам для училищ… Помните ли, что когда первосозданный человек Адам был в невинном святом состоянии, тогда все животные и звери были ему в покорении, они со страхом подходили к нему, и он нарицал им имена. Старец, чьи сии четки, был свят: а что значит святость? Не что иное, как через подвиги возвращение невинного состояния первого человека в грешном человеке. Когда освящается душа, освящается и тело. Четки всегда бывали в руках освященного; следственно, чрез прикосновение к ним рук и испарений его, привита к ним святая сила, — сила невинного состояния первого человека. Вот таинство натуры духовной!.. Сию силу, по преемству естественно ощущают все животные и доныне, и ощущают посредством обоняния; ибо нос у всех зверей и животных есть главнейшее орудие чувств. Вот таинство натуры чувственной!.. — У вас, ученых, все силы да премудрости; а мы так все попросту: вот как нальешь рюмку водки, да хлопнешь, так и будет сила, сказал писарь, да и пошел к шкафу. Это дело ваше, — сказал учитель, — а уже ученые ведения прошу предоставить нам. Мне понравилось, как говорил учитель; и я, подошедши к нему, сказал: осмелюсь, батюшка, еще нечто сказать вам о моем старце, да и объяснил ему, как он мне виделся во сне, как учил и как подчеркнул на Добротолюбии. Учитель все сие выслушал со вниманием. А писарь лежа на лавке, ворчал: «правду говорят, что с ума сходят да зачитываются Библиею. Вот оно так и есть! Какой леший будет тебе чертить по ночам на книгах? Просто сам во сне уронил на пол книгу, да и замарал в саже… Вот тебе и чудо? Ой! уж эти пройдохи: много мы, брат, видали вашей братьи!» Пробормотавши это, писарь повернулся к стене и заснул. Я, слыша это, обратился к учителю, да и сказал; вот, если угодно, то я покажу вам и ту самую книгу, на которой правильно подчеркнуто, а не намарано сажей. Вынул из сумки Добротолюбие, да и показываю, говоря: удивляюсь этой премудрости, как бестелесная душа могла взять уголь и писать?.. Учитель, посмотревши заметку, начал говорить: и это таинство духов. Я сие объясню тебе; вот видишь: когда духи являются в телесном виде живому человеку, они набирают и составляют себе осязаемое тело из воздуха и световой материи, и когда совершают свое явление, опять возвращают занятое ими в те стихии, из коих был почерпнут состав их тела. И как воздух имеет упругость, сжимательную и растягательную силу, то душа, облаченная в него, может все брать, действовать и писать. — Да какая это у тебя книга? дай-ка я посмотрю! Он разогнул и открылась Симеона нового Богослова слово и речь. — А! должно быть книга богословская. Я никогда ее не видывал… Эта книга, батюшка, вся почти состоит из учения о внутренней сердечной молитве во имя Иисуса Христа; оно раскрыто здесь во всей подробности двадцатью пятью св. отцами. — А внутреннюю молитву я знаю, сказал учитель… Я поклонился ему в ноги и просил сказать мне что-нибудь о внутренней молитве. А вот что в новом завете сказано, что человек и вся тварь суете повинуется не волею , и все естественно воздыхает, стремится и желает войти в свободу чад Божиих; и это таинственное воздыхание тварей и врожденное стремление душ есть внутренняя молитва. Ей нечего учиться, она есть во всех и во всем!.. А как же обрести, открыть и восчувствовать ее в сердце, сознать и принять волею своею, достигнуть, чтоб она явственно действовала, наслаждала, просвещала и спасала бы? — спросил я. Не помню, писано ли где об этом в богословских трактатах, — ответил учитель. Вот здесь — здесь все это написано, указал я… Учитель взял карандаш, записал название Добротолюбия, да и говорит: непременно выпишу сию книгу из Тобольска и рассмотрю ее. И так мы расстались.