Автор неизвестен - Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

Он вынул из кармана книжку, да и стал читать прекрасную повесть о каком-то благочестивом Агафонике, который был с детства приучен благочестивыми родителями каждый день непременно прочитывать перед иконою Божией Матери молитву «Богородице Дево, радуйся» и проч. Это он исполнял каждодневно. Потом, пришедши в совершенный возраст, стал жить сам по себе и, осуетившись заботами и хлопотами житейскими, редко уже читал сказанную молитву, а наконец и вовсе оставил. В один вечер он принял к себе переночевать странника, который объявил ему, что он пустынник из Фиваиды и видел видение, чтобы пойти к Агафонику и упрекнуть его за оставление молитвы Божией Матери. Агафоник представлял причину оставления ту, что он много лет читал сию молитву и не видел никакой пользы. Тогда пустынник сказал ему: «вспомни, слепой и неблагодарный, сколько раз помогала тебе молитва сия и избавляла от бедствий? Вспомни, как в отрочестве ты чудно спасен был от потопления! Помнишь ли, как повальная заразительная болезнь многих соседей твоих свела во гроб, а ты остался цел! Помнишь ли, как ты, ехавши с товарищем, упал вместе с ним с повозки? Он переломил ногу, а ты ничего не потерпел. Не знаешь ли, что известный тебе бывший здоровый молодой человек ныне лежит в расслаблении, а ты здоров и не чувствуешь страдания?» И еще многое напомнивши Агафонику, наконец сказал: «знай, что все таковые случаи отвращены от тебя покровительством Пресвятыя Богородицы за краткую молитву, которою ты каждодневно возбуждал свою душу к соединению с Богом… Смотри же, продолжай впредь и не оставляй сею молитвою прославлять Царицу Небесную, доколе не оставлен Ею».

По окончании сего чтения позвали нас обедать, и мы, подкрепившись и поблагодаривши хозяина, отправились в путь и разошлись каждый в свою сторону, кому куда было надобно.

После сего шел я дней пять, утешаясь воспоминанием рассказов, которые слышал от благочестивого купца из Белой Церкви; потом стал уже подходить к Киеву, как вдруг ни с чего почувствовал какую-то тягость, расслабление и мрачные мысли; молитва шла с трудом, напало какое то разленение. Итак, чтобы отдохнуть, увидевши по стороне дороги лесок и густой кустарник, пошел туда, чтобы где-нибудь сесть за уединенным кустом и почитать «Добротолюбие» для подкрепления ослабевшей души и успокоения моего малодушия. Найдя безмолвное местечко, я начал читать преп. Кассиана Римлянина, в 4 части «Добротолюбия» о восьми помыслах. Почитавши с полчаса с отрадою, я неожиданно увидел саженях в 50-ти от себя, в глубине леса, человека, который неподвижно стоял на коленях. Я порадовался сему, подумав, что, конечно, он молится Богу, и опять начал читать. Почитавши с час или более, я опять взглянул на этого человека, и он все также неподвижно стоял на коленях. Мне это стало очень умилительно и я подумал, — вот какие есть благочестивые рабы Божии. — Пока я размышлял о сем, вдруг этот человек упал на землю и лежал смирно. Это меня удивило и, как я не видал его в лицо, ибо он стоял на коленях ко мне задом, меня и взяло любопытство пойти и посмотреть, какой это человек. Подошедши, я нашел его в тонком сне. Это был деревенский парень лет 25-ти, чистый лицом и благообразный, но бледный собой, в крестьянском кафтане, подпоясанный мочальной веревкой, и больше при нем ничего не было — ни котомки, ни даже посошка. Услышавши шорох моего прихода, он проснулся и встал. Я спросил его, кто он такой. Он сказал мне, что он государственный крестьянин Смоленской губернии, идущий из Киева.

— Куда же ты теперь путешествуешь? — спросил я.

— И сам не знаю, — ответил он: «куда Бог приведет».

— Давно ли ты из двора?

— Да, уж пятый год.

— Где же ты проживал это время?

— Ходил по разным святым местам, по монастырям, да по церквам, ибо дома-то жить не у чего: я безродный сирота, да к тому же у меня нога хрома, так я и скитаюсь по белу свету!

— Видно богоугодный какой-нибудь человек научил ходить-то тебя не просто по миру, а по святым местам, — сказал я ему.

— Вот видишь ли, — отвечал он: я с малолетства, по сиротству моему, ходил по пастухам в нашем селе и лет 10-ть все было благополучно. Наконец, однажды, пригнав стадо домой, я не догадался, что нет старостиной самой лучшей овцы. А староста наш был злой и бесчеловечный мужик. Как он пришел по вечеру домой, да увидел, что овцы то его нет, прибежал ко мне, стал меня ругать и грозить, чтобы я пошел и сыскал его овцу, а то сулился: «изобью тебя до смерти, руки и ноги переломаю». Знавши, что он такой злой, я пошел за овцой по тем местам, где пас стадо днем. Искал, искал, искал далее полуночи, но нигде и слуху нет. Ночь была такая темная, ибо время было под осень. Как зашел я в самую глубь леса, а леса по нашей губернии непроходимые, вдруг поднялась буря. Словно деревья все зашатались! Вдали завыли волки, и на меня напал такой страх, что волосы стали дыбом; что дальше, то становилось ужаснее и пришло хоть упасть от страха и ужаса. Вот я и пал на колени, перекрестился, да из всех сил и сказал: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Только что я сказал это, вдруг стало легко мне, как будто никакой скорби и не бывало, и робость вся прошла, а на сердце-то так почувствовал хорошо, как будто бы на небеса взлетел… Я обрадовался сему, да нуко беспрестанно говорить сию молитву. И уже не помню, долго ли была буря, и как ночь прошла, а гляжу — уже настал и белый день, а я все стою на одном месте на коленях. Вот я встал спокойно, вижу, что не найти мне овцы, так и пошел домой, а на сердце-то у меня все хорошо и молитву-то говорить так и хочется. Как только пришел я в село, то староста, увидев, что я овцы не привел, избил меня до полусмерти; вот и ногу тогда он вывихнул. Так я после сих побоев шесть недель и лежал почти недвижимый, только и знал, что творил молитву, и она меня утешала. Потом я маленько поправился, да и стал ходить по миру; а как мне между народом беспрестанно толкаться показалось скучно, да и много греха, то я и пошел странствовать по святым местам, да по лесам. Вот так и хожу теперь пятый год.

Слушая сие, я радовался душою, что Господь сподобил меня увидеть такого благодатного человека, да и спросил его: «так и ныне ты часто занимаешься тою молитвою?»

— Да нельзя без того и быть, — ответил он, если только вспомню, как было мне хорошо в лесу то, так словно кто-нибудь толкнет меня на колени, и я стану молиться… Не знаю, угодна ли моя грешная молитва, ибо, помолясь, чувствую иногда великую радость, и сам не знаю отчего, легкость и веселое успокоение, а иногда тягость, скуку и уныние; но при всем том всегда до смерти молиться все хочется.

— Не смущайся, любезный брат: все благоугодно Богу и все спасительно, что бы ни последовало во время молитвы, говорят Св. Отцы, легкость ли, тяжесть ли — все хорошо; никакая молитва, ни хорошая, ни худая, не пропадает пред Богом. Легкость, теплота и сладость показуют, что Бог награждает и утешает за сей подвиг, а тягость, мрачность, сухость означают, что Бог очищает и укрепляет душу и сим полезным терпением спасает ее, приуготовляя со смирением ко вкушению будущей благодатной сладости. Вот в доказательство сего я прочту тебе из св. Иоанна Лествичника.