Николаос Василиадис - ТАИНСТВО СМЕРТИ

Римские поэты и философы во многом следуют греческой мысли в вопросе о смерти. Цицерон (106–43 гг. до Р. Х.) верил в посмертную жизнь, которую считал единственной истинной жизнью [ [70] Цицерон. В защиту Скавра, 5. О государстве. VI, 14 // Цицерон. Диалоги. М., 1994. С. 83; Тускуланские беседы, 1, 75. ]. «Мы, — говорит он, — как связанные путами в виде тела, выполняем задачу, возложенную на нас необходимостью, поскольку {стр. 35} душа была низвергнута из своей Горней Обители на место, противное ее божественной и вечной природе» [ [71] Цицерон. О старости. XXI, 77 // Цицерон. О старости, о дружбе, об обязанностях. M., 1993. С. 28. ]. Он отмечает, что, приблизившись к смерти, мы приходим в гавань, и добавляет: «Одна краткая жизнь достаточно велика для того, чтобы быть прекрасной и почетной». Он сам не знает, что будет после смерти, но пишет: «После смерти я буду либо не несчастным, либо в высшей степени счастливым» [ [72] Он же. Тускуланские беседы. 1, 118; 109, 25. ]. Цицерон повторяет слова Сократа о том, что вся жизнь для философов есть «забота о смерти», и добавляет, что думать о смерти нам нужно не только тогда, когда мы больны или когда входим в старческий возраст, но с юности [ [73] Платон. Федон. 61Е // Полн. собр. творений. Т. 1. С. 128; 81А. С. 158. Цицерон. Тускуланские беседы. I, 74. ]. Вслед за Платоном он подчеркивает, что следует ожидать смерть без страха, поскольку смерть вводит нас в лучшую жизнь, ибо душа бессмертна. Он говорит: «Когда ты выполняешь свой долг, ты смог бы и в старческом возрасте, который есть преддверие смерти, презирать смерть. Поэтому бывает, что старики встречают смерть мужественнее и сильнее молодежи» [ [74] Цицерон. О старости. XX, 72 // О старости, о дружбе… М., 1993. С. 26. ].

Однако Цицерон не встретил свою смерть с мужеством и спокойствием Сократа, мыслям которого он подражал. Преследуемый врагами римский оратор бежал и скрывался — значит, он очень боялся смерти, несмотря на свою красивую и смелую риторику! Кроме того, в его мыслях о смерти мы встречаем много противоречий. Это было до известной степени естественно, поскольку Цицерон был эклектиком и заимствовал у различных греческих философских школ идеи, которые были созвучны с его собственным мнением и логикой. Помимо этого малодушия перед лицом смерти, противоречия {стр. 36} выразились в том, что он то допускал самоубийство, то осуждал его! В одних случаях он пишет, что мы не должны обрывать свою жизнь, в других же — соглашается со стоиками, которые признавали самоубийство, совершаемое по серьезной причине [ [75] Цицерон. Об обязанностях. III, 61; Тускуланские беседы. 1, 74. ]. Веря в бессмертие души, он в то же время выражает серьезное сомнение, говоря, что смерть гасит истинную жизнь души! [ [76] Он же. Тускуланские беседы. I, 26; 117. ]

Поэт–лирик Гораций (65 г. до Р. Х. — 8 г. по Р. Х.) стремился к бессмертию и выражал уверенность, что он победил смерть, благодаря своему духовному труду. Он писал: «Я воздвиг памятник, который более долговечен, чем золото, и выше царских пирамид, который не смогут разрушить ни ливень, ни северный ветер, ни несметная череда лет или бег времен. Я не весь умру, но большая часть меня избежит Либитины [ [77] Афродита Либитина была богиней похорон и смерти. В ее святилище пребывали либитинарии, то есть похоронных дел мастера. Парадоксальным образом Афродита связывается с Персефоной, т. е. жизнь со смертью! (Прим. ред.: По данным Мифологического словаря [M., 1990], Либитина изначально была богиней похорон в римской мифологии, впоследствии слилась с Венерой, которую римляне отождествляли с Афродитой либо с Прозерпиной [у греков — Персефона]. Однако сами древние греки Афродиты Либитины не знали). ]; впоследствии я буду возвеличен в похвалах потомков» [ [78] «Нет, я не весь умру, и жизни лучшей долей / Избегну похорон, и славный мой венец…» // Гораций. Оды. Кн. III, ода XXX «К Мельпомене» / Пер. А. Фета. СПб., 1856. С. 107. ]. Гораций также вслед за Платоном утверждал назидательную функцию смерти: «Считай, что каждый день является последним, который для тебя светит».

Ту же мысль еще более определенно выразил Марк Аврелий (121–180 гг. по Р. Х.): «Наиболее совершенный образ мыслей — считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства». Для стоика Марка Аврелия тело и душа являются материаль{стр. 37}ными и тленными элементами, тогда как ум есть частица Бога, имеет духовную и бессмертную природу, почему он и возвращается снова к Богу [ [79] См. К. Δ. Γεωργουλη. Ιστορία της Ελληνικής Φιλοσοφίας. Αθήναι, 1975. Т. 2. Σ. 494. ]. Ясно, что этот философ–стоик находился под влиянием взглядов Платона и Аристотеля. Примечательно также, что Марк Аврелий боялся, как бы не дожить до состояния беспамятства, хотя эта опасность впоследствии ему не грозила. Он восклицает: «Я надеюсь, что ты, о смерть, придешь прежде, чем я смог бы впасть в беспамятство».

Под влиянием Платона находится и стоик Сенека, который покончил с собой в 65 году по Рождестве Христовом, после того, как стало известно, что он принимал участие в заговоре против Нерона. Сенека, которого осуждали за непостоянство и лицемерие, характеризует душу как «святую» и «вечную», тело же как «темницу» души [ [80] Там же. С. 486–487. ].

Эпикур (341–270 гг. до P. Х.) верил, что душа после смерти разрушается, так как она состоит из частиц. Он говорил, что перед смертью не нужно испытывать никакого страха» ибо когда она придет, ощущения исчезнут; вследствие этого нет опасности ощутить горе или горечь. Он писал Менекею: «Приучай себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной — не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И, действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда {стр. 38} придет, но потому, что она причиняет страдания тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют» [ [81] Эпикур приветствует Менекея // Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 209–210. ].