Оливье Клеман - Тэзе. Земля доверия и надежды

Служение каждому может побудить кого–то жить рядом с теми, кто страдает от покинутости, от бедности, — как это делают двадцать братьев Тэзе, которые живут в бедных кварталах на других континентах. И это призывает нас тоже быть изобретательными, быть творцами во всех сферах, включая экономику, всю земную цивилизацию, культуру и т. д. Христианство должно быть творческим, и оно было удивительно творческим в истории. Чтобы понять это, достаточно посмотреть на романские церкви в деревнях, не говоря уже о Нотр–Дам в Париже или иконе Троицы кисти Рублева. Какое мощное творение! И нет нужды в правилах, чтобы творить. Достоевский не говорил, что он христианский романист. Однако он один из тех, кто дал сильнейший импульс мироощущению, мышлению христианства и, я бы даже сказал, христианскому богословию. Весь мир читает его, он один из отцов современности. И нам надо вновь быть творцами в современном мире, не жалуясь на жизнь. Миру не нужны хнычущие христиане нужны христиане–творцы.

Мы живем в культуре, которая в явлениях общественной жизни выдвигает на первый план разум, желание, сексуальность, жар, насилие, но где мало места для «сердца» — для самого центра человека. Человек сегодня в основном живет в этих трех измерениях — будь то измерение интеллектуальное, или измерение жара, агрессии, силы, либо измерение желания, которое безостановочно подталкивается всей атмосферой эпохи. А проблема заключается именно в том, чтобы свести интеллект в «сердце», и также поднять желание в «сердце», ибо оно — горнило, где все очистится в огне благодати и где человек воистину соберется воедино и возвысится, откроется в своей цельности. В христианстве есть долгая традиция умиротворяющего повторения, она некоторым образом освобождает интеллект от его задерганности, позволяя ему соединиться с «сердцем» и пребывать в молитве. Такова молитва Иисусова на Востоке или розарий в латинской Церкви.

Интересно, что в Тэзе такое умиротворяющее повторение включено в литургическую, не только личную, но и общую, молитву. Некоторые молодые люди, которые не знают почти ничего о тайне, здесь прикасаются к ней, и это готовит их к молитве. Она им открывается в самой глубине, в сердце, в центре нашей цельности, открытости, становления. Человек здесь находит себя, ибо, нося в себе образ Божий, он не существует иначе, как только в общении с Богом. И когда он молится первый раз — будто что–то рвется внутри. Я это знаю на своем опыте. Я сам вырос в атеизме и безразличии к молитве — и жил так почти до тридцатилетнего возраста. Помню, когда я молился впервые, это было как раздирающая боль, как будто вся муть прорвалась, и забил источник, который был под землей и открылся вновь (как если копаешь, копаешь — и вот бьет вода).

Эта молитва может быть несложной, в Тэзе не использовали богатейший опыт гимносложения (я думаю, например, о средневековой гимнографии, которой пользовались в бенедиктинских монастырях на Западе, или о пышных византийских гимнах), ибо молодежь не поймет их. Тэзе предлагает суть в нескольких словах. Ибо суть христианства воистину может быть выражена в нескольких словах. И вот они поют песнопения, подпевают — каждый на своем языке, и это умиротворяет. От этого повторяющегося пения исходит нежность, внутренний мир, и это важно. Не знаю, можно ли найти подобную практику в литургических традициях, легче проследить ее происхождение из традиции личной молитвы. Так как молодые часто не знают, что такое личная молитва, и не знают, что есть молитва литургическая, хорошо дать им ощутить это, пережить глубокий духовный опыт.

Время молчания может способствовать открытию и росту внутренней жизни. Мы находимся в мире, где молитва бедна, где молчание пусто или печально. И люди заполняют его шумом. Есть внутренний шум: круговерть мыслей, ассоциации, желания, мечты. А когда этого нет — слушают радио или включают телевизор, меняют программы. Мы находимся в мире постоянного шума. Мы все время заняты. И очень важно научиться молчать. И чтобы эта тишина стала привычной, в Тэзе и до и после молчания — поют. Так хорошо, когда пение проникает в тишину, а тишина становится молитвой. Глубокие силы, которые дремлют в каждом человеке, начинают просыпаться. Я уже говорил об этом: в нашей цивилизации очень развито все, что касается ума и сексуальности. Но пространство сердца остается в пустоте, невозделанной, нетронутой землей. И именно сердце просыпается в этой глубокой тишине, в этой полной тишине в Тэзе.

Я думаю, что у всех молодых людей есть опыт Бога, только они об этом не знают. Все когда–нибудь предчувствовали эту тайну: в красоте мира, в искусстве; играя вечером на гитаре или чувствуя, как рождается любовь. У каждого есть этот опыт, и надо помочь осознать, что это — не что–то случайное, отделенное от жизни, ничего не значащее, — но нечто укорененное в глубине. Надо понимать, что этот опыт не вызовешь наркотиками. Наркотик сродни Дон–Хуану с его экспериментами, который хочет все время их повторять, тогда как в Тэзе в дисциплине молчания сначала учат слушать, учат словам, которые не банальны, как слова радио и телевидения, но словам, которые могут напитать душу, проникнуть в нее.

Тишина и умиротворяющее повторение песен очень важны. Позже, конечно, человек может захотеть читать тексты или петь гимны более сложные, но сначала нужно войти в тайну.

Люди духовные говорят, что большую часть времени мы похожи на сомнамбул. Мы можем много делать, мы можем быть очень порядочными, жить по расписанию, — и все равно как сомнамбулы, — разучившись останавливаться низачем, просто чтобы восхищаться, чтобы любить или хотя бы удивляться. Важно научиться просыпаться. Византийский мирянин XIV века Николай Кавасила, известный деятель сложной эпохи, когда империя переживала множество потрясений и гражданских войн, обращался к христианам, которые, как и он, жили в суматохе этого мира. Он говорил: «Знай, что в твоем сердце находится Христос, и если ты доверишься Христу, Он сохранит твое сердце.» Поэтому он советовал часто посещать литургию. А в остальное время — то, что он называет «короткими размышлениями»: «Ты идешь по улице, ты очень занят, но на мгновение ты вспоминаешь, что Бог существует, что Бог тебя любит, что Христос живет в глубине твоего существа. И потихоньку сердце просыпается.»

Мы должны не только искать глубину сердца, но и создавать культуру, которая питалась бы отсюда. Это может стать искусством, музыкой, живописью, стихами. Когда идет интенсивная литургическая жизнь — появляется искусство сердца. Только если мы сначала живем литургией, которая выражает тайну сердца, мы сможем строить культуру, связанную с этой тайной. И эта литургия потом выйдет за стены храма как разнообразное творчество, которое пробудит человека от его сомнамбулизма.