Глеб Каледа - Остановитесь на путях ваших... (записки тюремного священника)

Присутствовало некоторое количество заключенных (храм очень маленький), руководство тюрьмы (приехал начальник Бутырской тюрьмы Г.Н. Орешкин), были представители и тюрьмы «Матросская тишина». Очень чувствовалось, что освящение одного тюремного храма есть дело общецерковное; оно встречает и понимание, и сочувственное отношение работников МВД (хотя, конечно, далеко не всех) к делу просвещения заключенных.

«За год вашей работы в Бутырской тюрьме, — сказал один надзиратель нашему катехизатору, — заметно изменилась обстановка в тюрьме». Изменение нравственной атмосферы отмечается в Краснопресненской тюрьме, опекаемой о. Федором и его помощниками, несмотря на то, что пересыльная тюрьма, в отличие от Бутырской, — это «проходной двор».

Религиозно-нравственная проповедь особенно нежелательна для закоренелых «воров в законе», — ведь они могут быть морально дискредитированы.

В одной из камер в конце 1991 г. трое земляков решили установить «нормальный» тюремно-лагерный режим, когда есть «хозяин» камеры и двое его подручных той же национальности, а остальные располагаются по положенной в уголовном мире иерархии. Остальные дали им сдачи и сказали, что такого они у себя в камере не позволят. Претенденты на лидеров присмирели и сникли.

Прибывший из суда просит, сидя внизу в распределиловке, у охраны: «Ну когда же вы меня отведете домой», — «домой» — это значит в камеру.

Я разговаривал с арестантами в камере. Вводят привезенного из суда заключенного. Наша беседа прекращается, все бросаются к нему. Он оказывается около меня. «Ну что?» — спрашиваю его. Он бледный, стоя у моего плеча, шепчет: «Прокурор клонит к вышке!» Спустя некоторое время он, по решению суда, выходит на волю. Меру наказания определили сроком предварительного заключения в следственном изоляторе. Молились за него. Вместо участия в убийстве ему определили недонесение.

Начальник исправительно-трудовой колонии № 33 под Саратовом подполковник Евгений Николаевич Максимов также считает, что общение осужденных с православным духовенством, несмотря на то, что началось недавно, позволяет говорить о некоторых переменах в духовной атмосфере колонии. «Все мы, — отмечает он, — стали как-то теплее относиться друг к другу. У людей появился интерес к православной литературе, которую епархия (Саратовская) пожертвовала нам в библиотеку, ее с удовольствием читают. Уверен, что наши заключенные знают христианское вероучение лучше многих, находящихся на свободе. Приобщение к Православной Церкви заметно повлияло на меня лично. Не хочу сказать, что я совершенно изменился, но научился смотреть на мир другими глазами» [23] ЖМП. 1992, № 10/11. .

Начав смотреть на мир другими глазами, начальники мест заключения и их подчиненные начинают иначе смотреть и на своих подопечных.

Священник занимает в тюрьме особое положение, к нему и особое отношение. В устах плачущего заключенного, содрогнувшегося от своих преступлений, слова «святой отец», — это слова не елейности и лицемерия. Это хотя и беспомощные, но поиски святости. Священник — единственный, может быть, человек, который пришел к нему с воли не как к преступнику, а как к страждущему грешнику, как к находящемуся в беде человеку; пришел не просто с воли, а из другого мира, которого преступник, находясь на воле, не знал и не хотел знать.

Прошу не обижаться всех, кто говорит и пишет. Приведенные в эпиграфе слова ап. Иакова относятся и ко мне, ибо и я говорю и пишу.

Пресса, радио, телевидение и кино стали проявлять в последние годы повышенный интерес к тюрьмам, исправительно-трудовым колониям, к смертной казни. Хорошо, что эти места человеческого горя, страданий и трагедий, бесправия, жестокости и самодурства перестали быть полностью закрыты от общественного ока. Хорошо, когда этот интерес согрет чувством скорби и желанием помочь. Но плохо то, что иногда в этом интересе общественных средств информации проявляется лишь пустое любопытство, стремление сыграть на еще мало обыгранной теме, пощекотать нервы читателям и зрителям. У одной из сотрудниц тюрьмы вырвалось: «К нам ходят, как в зверинец — зверей посмотреть. А здесь человеческое горе. Видите ли, смертника им надо снять. Человеческие горе, жизнь и смерть надо уважать, а не любопытствовать. Неужели люди этого не понимают!»

Однажды, зайдя в кабинет начальника тюрьмы, я застал там германских кинодеятелей, решивших снимать фильм о смертной казни в России. Они требовали, чтобы начальник тюрьмы предоставил им возможность снять исповедь приговоренного к казни.

«Это же Таинство. На исповеди человек говорит то, что он нигде и никому не скажет. Он все скажет священнику. Ни мне, ни вам, — никому не скажет, а священнику покается. Понимаете, есть тайна исповеди!»

Кинодеятели начали убеждать, спорить, требовать, искать компромиссы, доказывать, что эта сцена у них предусмотрена сценарием.

«Ну, вообще-то говоря, это не мое дело. Это „епархия“ о. Глеба. Я буду действовать согласно его указаниям».

Я отверг всякие компромиссы. Представители немецкого кино вышли из кабинета раздосадованные и, кажется, ничего не понявшие.

С российскими киножурналистами, снимающими фильм на ту же тему, договорились, что они снимут только наше с Геннадием Николаевичем прохождение по 6-му коридору — коридору смертников без встречи с ними.

19.12.92 г., в День Святителя и Чудотворца Николая, заключенные отказались идти на молебен, когда узнали, что будет снимать телевидение. Пришли, лишь вняв просьбе, когда им сказали, что съемка сегодня совершается по благословению Святейшего Патриарха. В храме молитвенная атмосфера отличалась от обычной, и заключенные очень вяло и напряженно подходили ко кресту под направленными на них телевизионными камерами.

Глубоко возмутила меня заметка о смертнике Михаиле П. в «Вечернем клубе» 20.02.93 г. Автор Н. Леонтьев пишет с шиком и гордостью о том, что ему осужденный признался, что он убийца, хотя категорически отрицал это на суде, на следствии и в беседе со священником. Что, журналист — следователь? Что, он пытается поддержать следователя и суд? Диалог журналиста с приговоренным к казни шел, судя по заметке, сначала дружественно доверительно, а потом на изматывание нервов. Произошел явный психологический срыв: «Терять мне больше нечего, ну и катись…» В такой позе, в какой снят Миша в газете, я, приходя в камеру, заключенных не видел. Снимок сделан явно после срыва [24] В статье Н. Леонтьева имеются «поэтические детали», которые могут обмануть только не бывавших в тюремных камерах. Например, что ключи с металлическим скрежетом запирали его один на один в камере. В камерах для смертников три замка — автоматические, самозахлопывающиеся, английские, один из них электрический с дистанционным управлением. В обычных камерах два замка. .