Василий Сергеев - Янычары

Но есть женщины и женщины. Есть женщины, подобные скорпионам, женщины, в которых, прожив тысячу лет, обращается дракон аджарха. Такая особа прелестна и очаровательна, но если вовремя не распознать в ней дракона, она съест своего мужа или того, кто совокупляется с нею. Распознать ее легко: она ставит мужчине ряд предварительных условий, требуя, чтобы он не смотрел, как она расчесывает волосы, не гладил ее по спине, не совершал салят в ее присутствии или омовение после близости с ней. Аджархи очень боятся, чтобы не увидели их собственное тело или услышали их собственный запах, и потому неумеренно используют сурьму и румяна, амбру и мускус... И горе тому, кто нарушит условия: он увидит змеиную чешую на ее спине или, наоборот, что со спины у нее сквозь ребра видны внутренности. Аджарха бывает черной (кара), это самая вредоносная, желтая (сары) и вонючая (сасык), которую проще всего распознать и избавиться от нее... Сасык-аджархой был и тот оборотень, с которым пришлось вчера столкнуться нашим воинам, и, клянусь Аллахом, не закатится еще солнце, как вы увидите ее внутренности сквозь ее ребра! Ибо эти камни, которые сейчас привезли, – клянусь утренней молитвой, – это ваше оружие в бою с Иблисом в одном из его прельстительнейших обликов, и никто из вас не уйдет отсюда, пока не исполнит должного в отношении сасык-аджархи этими самыми камнями ...

– Р-рам! Р-рам! Р-рам-рам-рам!

На краю поляны показалась процессия: кадии и муллы в халатах с золотым шитьем, два янычара под руки почти что волокут девушку, едва переступающую ногами. В ритмичный и усилившийся грохот барабанов вплетается пронзительная мелодия флейты.

Девушка красива, на лице – никаких увечий, но глаза ее полузакрыты, белокурые косы распущены, голова мотается из стороны с сторону, на губах – бессмысленная улыбка. Ей явно дали обкуриться бангом, чтобы то, что с ней сейчас произойдет, не казалась ей чрезмерно страшным... На какую-то минуту ротик ее приоткрывается, и видно, что вместо языка в нем ворочается кровавый огрызок. Это сделано, чтобы девушка ничего не стала выкрикивать собравшимся, – предосторожность излишняя, ибо в таком состоянии она два слова вряд ли свяжет. Возможно, впрочем, что об удалении девушке языка – из предосторожности – распорядились одни, а наргиле подсунули – из милосердия – другие.

Девушка уже стоит у столба на подгибающихся ногах. Разговоры замолкли. Палач в зеленой куртке и зеленых шальварах срывает с нее фарджию , так что на мгновение до пояса она остается нагой, как создал ее Аллах. На ее груди золотится маленький крестик. Палач набрасывает на девушку просторное покрывало, белое, как саван, и начинает привязывать ее, заведя ее руки за столб. Веревки глубоко врезаются в тело, чтобы оно осталось в нужном положении даже тогда, когда из него уйдет жизнь...

– Р-рам! Р-рам! Р-рам-рам-рам! – И пронзительные вскрикивания флейты.

Последним движением палач поворачивает и отгибает голову девушки направо, так что выпячивается левая ключица, притягивает веревкой голову к столбу в этом положении. Теперь она не может отвернуться от тех пяти столбов, к которым прикручены трупы ее недавних сторонников.

Поодаль, под символической охраной, толпятся собранные на это зрелище жители деревеньки – они должны видеть конец банды, давно терроризировавшей их, казнь вожака. Они же – как обвинители и свидетели – обязаны первыми бросить камни. На них и ляжет ответственность – как за свидетельские показания, так и за казнь.

Флейта замолкает, грохот барабанов переходит в тихий рокот. Вперед выступает кадий с фирманом:

–...Сеяла смуту и пыталась утвердить крамольные мысли в душах тех, которыми овладевала по причине своей красоты...

...И дошла до нас весть о том, и повелено было ей, не уверовавшей, вкусить вред своих дел, и для нее – наказание мучительное...

...Да не возьмет никто под защиту Иблиса, побиваемого камнями!.. Поистине, нет у нее власти над теми, которые уверовали и полагаются на своего Господа!..

А'уззу би ллахи мин аш-шайтан ар-раджим!..

Палач надевает кожаные перчатки с толстыми деревянными набойками на ладонях. Их поливают водой из бурдюка. Берет раскаленный меч, при этом дерево шипит, извергая пар, а затем загорается, но палач уже взобрался на валун, примерился острием клинка к месту между шеей и левой ключицей и с усилием погрузил раскаленное лезвие в девичью грудь...

Каждый десятник, каждый сотник всматривается в своих людей. Надежны ли? Принимают ли происходящее как должное? С охотой ли берут в руки привезенные камни, со всего ли плеча швыряют их?

Один из янычар мучительно скривился, наклоняясь за первым своим камнем, тогда как другие уже бросили по несколько, и там, на столбе, висит кровавое месиво. Вдруг он швыряет камень под ноги себе и, сжимая кулаки, шагает к сотнику:

– Вы все обманули ее, как Барсяса , и, клянусь Аллахом, потерпите наказание мучительное!

Ага с презрением глядит на воина, не осмелившегося вырвать из ножен саблю, и цедит:

– Что ты там бормочешь? Это болтовня труса! Ты не воин! Если ты против – почему не извлек свой меч? Но, клянусь Аллахом, я не развалю тебя клинком от плеча до пояса – затем, чтобы следующим у этого столба был ты!

И, презрительно отвернувшись, говорит двум ближайшим воинам:

– Возьмите его! Он уже мертв!

.g».D:\TEXT\FOENIX\JANUCH\0.BMP»;3.0»;3.0»;

.g».D:\TEXT\FOENIX\JANUCH\7.BMP»;3.0»;3.0»;

Хайр уд-Дин был подавлен и расстроен.

Ясная и простая мысль, – не только освободить от власти заблуждений христианские султанаты Европы, но и объединить под одной рукой весь мусульманский мир, кипевший расколами и взаимонепониманием – оказалась весьма сложной, как только нужно было переходить от мечтаний к практике. Начать уже с того, что труд объединения должна была взять на себя тюркская династия, пришедшая с севера, династия, которую считают и всегда будут считать инородным телом арабы, издревле решившие, что правом на власть обладают только потомки Мухаммеда.

Но это было еще не самая сложная из проблем. Победителей не судят, но для того, чтобы стать победителями, нужно было великолепное, неотразимое, могучее и гибкое войско. Как приступить к его строительству? Хайр уд-Дин отчетливо понимал громадность стоящей перед ним задачи. Тут было о чем подумать! Тут могли бы и руки опуститься. Но Хайр уд-Дин был уверен в успехе, ибо считал, что исполняет не собственные прихоти, но служит высшей цели! Да! Он думал не о себе, но об исламе, во имя торжества которого, во имя восстановления целостности мусульманского мира он готов был приложить любые усилия! И, стало быть, то сокровище, во имя которого и задумывал он величайший передел мира – ислам, – пребывает на его стороне!