Борис Романов - Дипломатическое развязывание русско-японской войны 1904-1905 годов

На другой день на вопрос американского посла, установили ли японцы "срок ответа", Лэнсдоун ответил, что он "убежден", что в случае "слишком длительной задержки ответа" японцы "прибегнут к активным мерам".

5 января Гаяси вновь явился к Лэнсдоуну, чтобы "предупредить всякие недоразумения относительно позиции японского правительства в вопросе о посредничестве": оно даст России только "выиграть время, чтобы усилиться на Дальнем Востоке" , поэтому в случае посредничества Япония "вынуждена будет изменить свои условия и добиваться дополнительных гарантий... в дополнение к тем, какие она имела в виду первоначально". Возвращаясь к займу, Гаяси повторил просьбу японского правительства, аргументируя тем, что война "может затянуться на два-три года", что Япония "на собственные сбережения может воевать только год, а с повышением налогов и выпуском бумажных денег сможет протянуть борьбу еще на 6 месяцев, и тогда ее ресурсы будут исчерпаны" +57. Так как еще раньше (21 декабря) Гаяси дал Лэнсдоуну точную картину соотношения вооруженных сил Японии и России и она говорила в пользу Японии, то у Лэнсдоуна не могло оставаться сомнений, что Япония может воевать и одна +58. Наконец, еще в день передачи Розеном русского ответа, 6 января, Гаяси в третий раз затронул финансовый вопрос: не потому ли Англия отказывает в деньгах, что это неудобно ей "политически" "накануне возможной войны" (т.е. этот отказ не предрешает вопроса в дальнейшем)? Лэнсдоун ответил утвердительно и добавил, что и в парламенте это может натолкнуться на трудности: "Мы с удовлетворением рассмотрели его сообщение, что у Японии есть средства для ведения войны в первый год войны", "так что отказ в немедленной помощи ни в малейшей степени не повредит Японии в начальных, и может быть, наиболее важных стадиях кампании" +59. Это, конечно, означало, что Англия обещает заем только после открытия военных действий и в зависимости от того, как пойдут дела. Как видим, в Лондоне все было подготовлено и обсуждено еще до получения в Токио русского ответа с маньчжурской "статьей".

Что дело в Лондоне было сколочено так крепко, - не сразу дало себя знать в Париже и Петербурге. Ламсдорф поспешил обратиться с декларацией ко всем державам (8 января), что "Россия ни в какой мере не имеет намерения мешать державам пользоваться, в пределах существующих договоров, правами и выгодами, приобретенными в силу этих договоров" +60. Обратился он и к французскому посредничеству - с целью привлечь Лэнсдоуна к передаче "добрых советов" Японии (12 января), а самого Делькассэ просил ознакомиться с текстами японских и русских предложений и высказаться по их существу. Но только Делькассэ успел обратиться к Лэнсдоуну (13 января), а заодно и к Мотоно (который сам обратился к нему за содействием еще 29 декабря), в уверенности, что в Токио "несомненно захотят узнать его мнение до того, как ответить на русские предложения", - как 13 января, минуя парижскую болтовню Мотоно, последовал уже и японский ответ +61. На сей раз по существу это был ультиматум.

Русское предложение от 6 января ставило вопрос условно: если признаете в Корее "неиспользование" ее территории "в стратегических целях" и "зону" уступаем "трактатные права" (без сеттльментов) в Маньчжурии. Японцы теперь категорически отвергали всякую условность: не признаем первого, требуем вовсе устранить вторую, а в Маньчжурии, кроме "трактатных прав", требуем признания "неприкосновенности Китая и Маньчжурии" и "сеттльментов" там же. К этому "заключению" японское правительство пришло "окончательно", "надеется на скорый ответ" и считает, что "дальнейшее промедление" "будет крайне неблагоприятно для обеих стран". Это значило (на языке Витте): вы "поджали хвост" и "отступили" в одном пункте, задержавшись в другом - извольте "отступить" теперь по всей линии, не меняя позы и незамедлительно +62.

Американцы, как мы видели, еще и в прошлый раз поинтересовались, указали ли тогда японцы срок для ответа. Теперь и Лэнсдоун спросил Гаяси (14 января, принимая его сообщение об уже свершившемся факте и о том, что Япония "примет меры для защиты своих интересов, если ответ не будет дан в разумный срок"): что они разумеют под "разумным сроком"? Гаяси ответил: "В крайнем случае будет дано около двух недель". Но только об этом и спросил Лэнсдоун +63. Только это и надо было знать в Лондоне в виду неизбежно предстоявшего дипломатического турнира с Парижем и Петербургом.

За истекшую до ультиматума неделю (6 - 13 января) ни Лондон, ни Вашингтон нисколько уже не заботили Гаяси. Но для дипломатии войны в эту неделю предметом заботы оставались еще Берлин и само Токио. В Токио "русофильская" группа Ито, приобщенная к "правительственным совещаниям", играла в них роль хотя и лояльной, но все же оппозиции. В Берлине послом был ее заложник, сын Ито, на которого Вильгельм 11 жаловался, что он "погрузился в полное молчание" +64. Между тем, до Гаяси дошел слух, будто Розен, передавая свой ответ Комуре, "намекнул, что в случае войны Россия может рассчитывать на поддержку Германии". Гаяси теперь (8 января) просил своего германского конфидента в Лондоне Экардштейна устроить так, чтобы германский посол в Токио "сделал там заявление о германском нейтралитете": "нынешний японский кабинет хочет войны, ибо иначе Япония упустит последний случай", а Комура опасается, что Берлин "неверно информирован о положении вещей" (сыном Ито). Намеки Розена "могли бы ослабить положение воинственного японского кабинета" +65. Берлин, разумеется, не надо было упрашивать, и уже 12 января Гаяси похвалялся тому же Экардштейну, что "после официальных заявлений Германии и США о строгом нейтралитете, а США даже о благожелательном нейтралитете, японское правительство ускорило елико возможно свои военные приготовления, и в течение 2 недель, весьма вероятно, более 100 000 войска будет расположено в Корее" +66. Значит, Берлин не подвел и мгновенно поддержал "воинственный" токийский кабинет. Оставалось - Токио. Но для Токио из Лондона Гаяси ничего больше сделать не мог: никакие лондонские аргументы не были действительны для группы Ито, именно в Лондоне видевшего главную пружину войны. Для Токио в эту же неделю (6 - 13 января) поработал в Петербурге Курино.

Не знаем, сам ли Курино искал свидания с Безобразовым, или тот по своей собственной инициативе влетел в японское посольство в Петербурге, не знаем также, что именно наболтал он там об истинной "политике русского правительства", но это было несомненно что-нибудь в стиле теории "концессии на Ялу" как "заслоне" против японцев, сказанное в защиту русского пункта о "нейтральной зоне": так поняли его в Токио +67. Это был "корейский" аргумент, которым можно было бы воздействовать на Ито как на представителя корейской малой программы. Но в данный момент этого было уже мало: "вокруг царя и Алексеева" шла ведь борьба, и русский ответ от 6 января давал знать, что "военная партия потерпела поражение" и что дипломатический рычаг перешел в руки Ламсдорфа. Обращаться к Ламсдорфу Курино было совершенно бесполезно: из этого многоопытного старого дипломата ничего острого и возбуждающего для внутреннего употребления в Токио не извлечешь. И Курино 11 января обратился за глубокие кулисы - к Витте за "частным интервью". Тот согласился - и оказалось, что это была истинная находка.