Максим Исповедник - Творения

Стало быть, плоть Бога — Слова не есть ипостась. Ведь никогда вовсе, даже на быстрое мгновение мелькнувшей мысли, отнюдь не существовала она сама по себе, отделённая отграничивающими её особенностями от однородных вещей, или обладала особенностью, разделённой с общностью с соположным по ипостаси Словом, а всегда была воипостазирована, так как в Нём и через Него восприняла начало бытия, и сделалась по соединению Его плотью и соединилась с Ним по ипостаси логосом особенности, отграничивающей её от остальных людей. И, яснее говоря, по ипостаси сделалась собственным свойством Самого Бога — Слова, как и по сущности является общим Того, Чьей плотью воистину стала соединением.

Раз Бог — Слово, будучи Богом по природе, принятием умно одушевлённой плоти без изменения сделался человеком, ясно, что, став из обоих единым и воистину выказывая Себя обоими в одном, Он обоих содержит и общее, и особенное, которыми и соединяется, и отличается от крайностей: природным различием собственных частей между собой по сущности соединяется с крайностями, а их же, то есть частей, тождественностью по ипостаси<561>от крайностей отличается. А коли Он же и различие содержит, и тождественность, то ясно, что Он есть и один, и два. Он есть один по логосу собственного нераздельного ипостасного единства, а два есть по логосу взаимной сущностной [324] инаковости собственных частей, сохраняющейся и после соединения (5). Ведь различие — это логос, по которому свойственно соблюдаться взаимной ина- ковости означаемых вещей и который выражает образ бытия (6). Тождественность же есть полное совпадение, по которой логос означаемого обладает совершенным единством, никоим образом не ведающим различия.

Значит, раз сохраняется во Христе после соединения взаимное сущностное различие частей, из которых Он составлен, то ясно доказано благочестивым, что по сущности количество соединённых вещей осталось неумалённым после соединения, без совпадения сохраняя в сложенном из них целом определение и логос сущности каждой части в отличие от другой. Если же сохраняется и ипостасная тождественность целого с его собственными частями, или, говоря яснее, частей друг с другом в сложенном из них целом, то ясно, что части в отношении единой составленной из них ипостаси никоим образом отнюдь не отличаются друг от друга. И затем никаким уже рассуждением невозможно доказать, ни что различное по сущности сливается, ни что единое по ипостаси разделяется.

Значит, если уж мы утверждаем, что во Христе после соединения есть различие, а со всяким различием по необходимости свойственно привноситься количеству, которое, как мы знаем, выражается числом, то мы, справедливо употребляя число лишь для изъяснения различия различающихся вещей после соединения, вовсе не разделяем числом означаемые вещи, а изъясняем, что существование соединившихся вещей сохраняется, потому что любому числу свойственно выражать лишь количество, но не разделение. Ведь что не действует и не претерпевает, как может определять какое бы то ни было соотношение? [325] когда действие принадлежит лишь сущности, как и претерпевать — привходящему, или же качеству, от которых возникают и из которых происходят соотношения, как говорят упражняющиеся в такого рода рассуждениях. Вернее же, если мы точнее рассмотрим, и не они, то есть не сущности и не привходящее, создают соотношения, а создавшая всё причина и могущество, придавшая каждой возникшей вещи и составляющий логос бытия, устанавливающий природное сродство и отчуждение одних вещей по отношению к другим. Если же действительно сущность не есть творящая причина соотношений, то число и того менее, потому что, не будучи сущностью, вообще не способно творить, а не будучи привходящим, или же качеством, и претерпевать не может. А раз числу не свойственно ни творить, ни претерпевать, значит оно есть знак, обозначающий количество, но никоим образом не указывающий на соотношения в изъясняемом<564>количестве, потому что оно не род, к которому можно относить вещи, а знак, как я сказал, указывающий на род, к которому отнесены вещи.

А раз ни творить, ни претерпевать не способно число, то ясно, что поскольку не творит, не изъясняет никакого соотношения, то есть соединения или разделения, — ведь это, как я сказал, относится к другому логосу, а поскольку не способно претерпевать — не разделяется. Ведь само по себе любое число нераздельно, ибо не вмещает движения изменения, что является свойством качества, ни сокращения и расширения, что свойственно сущности, ни увеличения и уменьшения, что есть свойство количества. А раз количество, а не соотношение — количество ведь только просто, а не с изъяснением образа существования — обозначается числом, то ясно, что ни разделения, ни соединения не может по природе производить число, а одно лишь изъявление количества, когда мы мыслим его наличие. Сущности ведь, как я сказал, принадлежит действие, а привходящему, или же качеству — претерпевание; а ни той, ни другим не является число. Если же оно было бы сущностью, то и самостоятельным существованием обладало бы, не нуждаясь в ином для бытия; [326] а если было бы привходящим, или же качеством, то или вносило бы специфическое различие (την ίδια! τατην διαφορά ν βποίει),и составляло бы определение исчисляемого, сочетаясь с родом, и вид изъясняло бы, а не количество, или, соединяясь с видом, вводило бы различие вообще и производило бы отличие одной от другой отдельных вещей, возводимых к одному и тому же виду, или же создавало бы различие в собственном смысле внутри скопления всех свойств одной вещи, и не только другой по отношению к другой, но и обладающей другим качеством выказывало бы обозначаемую им вещь. А раз вообще для определения вещей никто не употребляет число, то и не есть число ни сущность, ни качество. А раз число — ни то, ни другое, ясно, что ему не свойственно ни действовать, ни претерпевать; а раз действовать и претерпевать число не может, то, разумеется, вовсе не соединяет и не разделяет, как нечто действующее, и совершенно не разделяется, как нечто претерпевающее, а, выражая одно лишь количество вещей, никак не затрагивает их соотношения.