Максим Исповедник - Творения

В этих произведениях, датируемых примерно 640–642 гг., Максим уже не толкует фразу «одна воля» из послания папы Гонория (в отличие от ТР 20, где он мог это делать и по чисто апологетическим мотивам), но тем не менее возвращается к выражениям «одна энергия» и «Богомужнее действие». То есть как раз тогда, когда моноэнергизм был, казалось бы, вытеснен с повестки дня антидиофелитством Экфесиса, Максим счел нужным обратиться к выяснению смысла унитарных святоотеческих формул. Похоже, что эта тема интересовала его и безотносительно полемики — в связи с необходимостью правильного, не погрешающего против православного Предания (неотъемлемой частью которого эти формулы являются), исповедания.

Возвращаясь к «Богомужнему действию» Ареопагита (которое он толкует в АтЬ 5 (к Фоме) [1770], ГР 7 [1771], ТР 8 [1772]), Максим отмечает, что это выражение указывает на единство двух действий во Христе: «[Христос] сплел вместе Свою Божественную и Свою мужнину энергию как не существующие, ни одна из них без другой, но ведомые сращенно друг в друге и друг через друга» (ТР 8, 100D). Уже из этого отрывка, как и из приведенных выше цитат из ТР 20, видно, что Максим в этот период ставит целью утверждение наличия во Христе не только двух энергий, но и их единства. Еще яснее это видно из обсуждения им в ГР 7, и особенно, ТР 8 выражения св. Кирилла Александрийского «единая соприродная энергия».

В ГР 8 мысль разворачивается следующим образом. Первая часть (97D-100A) содержит ожидаемое (в свете известного нам развития событий) отрицание того, что во Христе воля/энергия одна. Обосновывается это тем, что такая воля/энергия могла бы быть либо только человеческой, либо только божественной, либо ипостасной. В любом из этих трех случаев с богословской точки зрения получается абсурд; поэтому обязательно «надо исповедовать две природные энергии и две сущностные энергии одного и того же [Слова]» (100А). Казалось бы, мы встречаем здесь стандартные аргументы, которые потом не раз высказывались, в том числе и самим Максимом, в полемике с моно- фелитством/моноэнергизмом.

Однако тут же, буквально в следующем предложении (100В — С), Максим пишет, что нельзя («да не будет!») ради этого отвергать унитарные (μοναδικάς) выражения богоносных отцов (Кирилла и Дионисия), так как там речь идет о единстве в смысле единения (£νωσις) и всецелой сращенности (συμφυΐα) природных энергий друг с другом.

Наконец, сочетая первое утверждение со вторым и толкуя выражение св. Кирилла Александрийского μία συγγεής ένέργεια (единое соприродное действие [1773]), Максим пишет: «Тот кто не приветствует равно (έπίσης) и надлежащим образом оба [т. е. выражения «одна» и «две энергии»], [и таким образом, не] прилагает первые к единению (ένώσει), а вторые к природному различию (διαφορφ), впадает либо непременно в разделение, либо, с большой вероятностью, в смешение» (ГР 8, 105 А).

Судя по этому высказыванию, Максим обращается к унитарным формулам исходя из необходимости более сильного, чем просто соединение в единой Ипостаси, выражения единства двух природ (и их действий) во Христе. Эта необходимость едва ли могла быть упущена им из виду и в дальнейшем. Поэтому, если учесть, что в произведениях 640–642 гг. он это единство выражал, говоря о всецелой сращеннос - ти и единенности двух энергий, то следует задаться вопросом: что заняло место этого способа выражения тогда, когда в более поздний период полемики, начиная с Диспута с Пирром , Максим совершенно отказался от употребления каких‑либо унитарных выражений? Допустив, что он мог встать на позиции жесткого диофелитства, желая выступить единым фронтом с Западом, следует понять, как он при этом обошелся со своим прежним убеждением, что нельзя быть православным, не утверждая единство обоих энергий и/или воль. Или он просто отбросил эту тему, как мешающую полемике? Чтобы разобраться в этом, мы перейдем к ключевым сочинениям следующего этапа, в первую очередь, к Диспуту с Пирром . [1774]

Исторические обстоятельства этого диспута хорошо известны [1775]: под патронажем префекта Африки Григория, в присутствии африканских епископов и народа в 645 г. состоялся спор между экс — патриархом Константинополя Пирром, который и в изгнании оставался влиятельным лицом (по крайней мере, среди своих [1776]), одним из столпов монофелитства, и монахом Максимом, который к тому времени стал духовным лидером в борьбе с монофелитством в Африке [1777]. Мы не будем анализировать диспут в подробностях, остановимся лишь на том, что непосредственно связано с вопросом о новом и неизменном в позиции Максима по сравнению с его сочинениями 640–642 гг. и более ранними.

Начнем (следуя ходу Диспута) с опровержения Максимом моно- фелитства. Напомним, что в ТР 20 Максим считал приемлемым (и даже необходимым) выражение «единая воля» папы Гонория, трактуя его как унитарное. Теперь он так же как раньше его принимает (т. е. не подвергает сомнению православность Гонория [1778]), но утверждает (ссылаясь на толкование аввы Иоанна, секретаря Гонория, изложенное им от имени папы Иоанна IV в письме императору Константину III [1779]), что под «единой волей» Гонорий имел в виду исключительно человеческую волю Христа, «единой» же ее называл на основании невозможности во Христе противоборства человеческого духа и плоти [1780]. О своем понимании в ТР 20 единства воли Христа как сращен- ности человеческой воли с Божественной Максим теперь не вспоминает.

Характерно, что и выражение св. Кирилла Александрийского «единая соприродная энергия», которое он прежде понимал в смысле единения во Христе человеческого действия с Божественным [1781], Максим понимает теперь иначе, а именно так, что и по Воплощении у Сына осталось Божественное действие единое с Отцом (к которому, правда, прибавилось — но Максим уже не говорит, что «срослось» с ним — человеческое действие) [1782]. Таким образом, Максим фактически отказывается от прежнего своего понимания обоих этих выражений (Гонория и св. Кирилла) как унитарных. Как это объяснить?

Обратим внимание на логику Пирра: Христос — один, поэтому и воля у Него (в силу единства Его в качестве Болящего) необходимо должна быть только одна [1783]. Относительно того, как именно образуется эта «одна воля», — как сложная Богочеловеческая (из двух природных) [1784]или еще как‑то (мы увидим ниже, что был и другой вариант), — Пирр не склонен спорить.

Максим в ТР 20, говоря об «одной воле», исходил из иной посылки: во Христе осуществилось спасительное для нас обожение человеческой природы, и только в силу этого (а не самого по себе единства Его Ипостаси) — сверхъестественное «единение» («схождение», и даже «сращение») человеческой воли с Божественной. Отсюда понятно, что, говоря об «одной воле», Пирр в Диспуте и Максим в ТР 20 решали разные задачи. Пирру нужно было подчеркнуть единство Ипостаси Христа, Максиму (для которого это единство было просто данностью) — необходимость обожения в силу «сращенности» человеческой воли во Христе с Божественной [1785].