Виктор Острецов - Статьи разных лет

«Недавно расстреляли профессора Б. Никольского. Имущество его и великолепную библиотеку конфисковали. Жена его сошла с ума. Остались дочь 18 лет и сын 17-ти. На днях сына потребовали во „Всеобуч“… Он явился. Там ему сразу комиссар с хохотком объявил (шутники эти комиссары!): „А вы знаете, где тело вашего папашки? Мы его зверькам скормили“. Зверей Зоологического сада, еще не подохших, кормят свежими трупами расстрелянных… Объявление так подействовало на мальчика, что он четвертые сутки лежит в бреду. (Гиппиус З.Н., Петербургский дневник. М., 1991, с. 54–55). (Имя комиссара я знаю)».

… Женские типы в среде монархических организаций — вообще тема просто героическая. Такой же, как Шабельская, была и Елена Адриановна Полубояринова, на чьи деньги содержалась газета «Русское Знамя». Ежегодно 100 000 руб. она отдавала на эту газету. Властная, жесткая и красивая женщина. На ее фотографиях виден хорошо этот взгляд уверенного в себе человека, прекрасно знающего себе цену и неспособного дрогнуть даже перед красными комиссарами. Даже на допросе в ЧСК Временного правительства она ведет себя твердо и высокомерно. Ей нечего скрывать. Она гордится, что всю жизнь отдала делу борьбу с теми негодяями, что теперь ее смеют допрашивать. Пробыв несколько месяцев в тюрьме, арестована 11 марта 1917, по воле кадетского правительства она была все-таки отпущена на свободу. И все. Был человек, а куда он делся? Ни следа не осталось от нее. Куда она уехала, где жила потом, — ничего не известно. Пустыня. У нас другие заботы и другие имена. А здесь человек вел газету, сражался, отдавал свои деньги на борьбу с разрушителями России, пострадал, исчез — и ни слова.

Была еще замечательная женщина — Анна Ивановна Караулова. Все годы, от 1906 до самого семнадцатого, она возглавляла Вологодский отдел Союза Русского Народа. Всматриваешься в ее портрет… Теперь таких лиц и таких взглядов у наших женщин нет. Их нет и у нас. Мы даже не замечаем, насколько мы стали ничтожнее, серее, будничнее, чем «те». Посмотрите на фотографии своих бабушек, дедушек, своих далеких и близких родственников, когда-то ушедших еще на Первую мировую. Это уважение к себе, непоколебимое чувство уверенности, что ты живешь по правде, по чистой совести, и твердое ощущение, что ты живешь по-Божьему.

Мужество. Да, его тоже не всегда хватает. А у тех людей оно было. Ведь только за 1906 и 1907 годы было убито 55 председателей отделов Союза Русского Народа.

Завершая тему о горестном положении правых писателей и публицистов, можно добавить еще два эпизода, которые должны утешить как автора этого очерка, так и многих других современных русских писателей и публицистов. Эти эпизоды взяты мной совершенно случайно из множества других и только потому, что попались на глаза.

Доцент Петербургского университета по кафедре римского права, литературовед и поэт (кому А. Блок был обязан своими первыми шагами в печати) Б.В. Никольский, о его трагической судьбе уже было сказано здесь, в 1903 году пишет историку, профессору Харьковского университета А.С. Вязигину письмо. Оба они, и Никольский и Вязигин, — люди правых взглядов, члены Русского Собрания. Оба они вскоре станут лидерами монархических организаций. Вязигин был издателем-редактором харьковского журнала «Мирный Труд», имевшего всероссийское значение. Никольский возглавляет литературный кружок студентов правого направления «Христианское содружество». В этом кружке было около 70 человек, — это капля в море революционного, атеистического студенчества, — писал Никольский. Многие из студентов-кружковцев пишут неплохие стихи. Нельзя ли их опубликовать в журнале Вязигина? В ответ Андрей Сергеевич соглашается с общим мнением Никольского. Он и сам видит отдельных студентов, «идеально смотрящих на свои задачи, однако большинство грубо, дико, невежественно и развратно; пьянство, картеж и блудные похождения их любимое времяпрепровождение. Умственного труда они бегают, будучи к нему совершенно неподготовлены, поэзии не понимают, не ценят, не знают мастеров слова. Хотелось бы (им) показать, что они „отстали“, что „новые“ люди идут к религии, идеализму, нравственности».

Что же касается просьбы Бориса Владимировича Никольского, то он готов напечатать стихи его питомцев в «Мирном Труде», но без гонорара. Гонорар платить он не в состоянии. И поясняет: «Подписчиков очень мало, расходы приходится покрывать из очень скудных средств, отказываясь от литературного заработка в других изданиях. Ведь сотрудники работают из-за идеи, а мне приходится нести обязанности редактора, секретаря, корректора, сотрудник, рассыльного и проч. Конечно, без всякого вознаграждения, но с приплатою из своего кармана».

Другой эпизод о том же. В архивных бумагах Главного Совета Союза Русского Народа за 1912 год имеется такая протокольная запись: председатель Воршанского отдела С.Р.Н. просит помочь издательнице правой газеты «Владимирский листок» госпоже Чумикиной «присылкою старой машинки и шрифта».

Конечно, такое безденежье было одной из причин того, что собственно русская печать к началу века XX влачила и в количественном и в качественном отношении в общем-то незавидное существование. Лучшие силы уходили туда, где можно было обеспеченно жить литературным трудом. Для сравнения скажем, что самым высокооплачиваемым писателем в начале XX века был Леонид Андреев. Ему из еврейского сундука платили, по свидетельству А. Белого около 1000 рублей за примерно 16 машинописных страничек. Это при том, что большинство жителей Петербурга и за целый год не получали таких денег. Жалованье ординарного профессора университета составляло около 3000 рублей в год. И это были очень большие деньги. Министр получил 15–20 тысяч в год. Леонид Андреев получал столько за одну повесть. Куприн получал за тот же авторский лист, те же 16 машинописных страниц, около 450 рублей. Милюкову в еврейско-кадетской газете «Речь» Бака, Гессена и Винавера платили за чисто номинальное редакторство 20 000 рублей. Андрей Белый получал самые маленькие гонорары в этой либерально-писательской среде — 75 рублей за авторский лист. По его собственным словам, такого гонорара за роман «Петербург» ему хватило на три года совершенно безбедной жизни в Западной Европе. Эти деньги ему регулярно поступали переводом по мере напечатания романа в журнале то в Швейцарию, то в Париж, то еще куда-нибудь, куда заносила его любознательность туриста. Такое положение дел объясняется очень просто. Известный русский писатель И.А. Родионов по этому поводу писал: «В их руках около 80 % русской печати, журналистов же еврейского происхождения, по всей вероятности, найдется более 90 %». И с горечью замечал: «Если же среди русских писателей найдется такой стойкий характер и проявит себя, то всесильное еврейство наложит на него херем или воздвигнет на него такое гонение, что вся жизнь такого человека обратится в сплошной ад… Его произведений, будь они озарены хоть блеском гения, никто читать не станет; ему никто не даст работы и в конце концов такому человеку придется или уходить с литературного поприща или умирать с голода». («Два доклада». СПб., 1912, с. 136, 140.)