Иржи Лангер - Девять врат. Таинства хасидов

Как я уже сказал, противники коцчан не вербовались исключительно из рядов белзских хнёков. Например, у любавичских хабадников появилась теперь возможность вознаграждать себя за все оскорбления, которые многие годы коцчане наносили им. Разве мало коцчане упрекали их, и, разумеется, несправедливо, что они, любавичи, интересовались лишь вопросами метафизики, тогда как законы, которыми человек руководствуется в своих земных начинаниях, заботили их слишком мало? Свое несогласие с хабадниками коцкие выражали присущим им «деликатным» способом. Они говорили любавичам: «Ваш ребе проповедует Закон Неба. Наш проповедует Закон пупка …»

После возвращения из Львова реб Менделе заперся от всего мира в заднем крыле своего большого дома и уже ни разу в жизни оттуда не вышел. В полном одиночестве он сидел двадцать долгих лет в пустых комнатах своего дворца. Лишь некоторым избранным было дозволено входить в его «святая святых», и притом крайне редко. Седые пауки и большие крысы, которые кротко бегали большими стаями у ног святого, были его единственными компаньонами И днем и ночью к хмурому коцкому небу поднимались в окна столбы дыма из его трубки, словно это был дым от сожженных жертвоприношений. Так жил коцкий затворник двадцать долгих лет. В 22-й день месяца швата в году 5620-м (1860) — именно в тот самый четверг, когда в синагоге ежегодно читается фраза из святой Торы: «И было Моисею сказано: Взойди к Господу!» — ушел реб Менделе из мира, примиренный со своим народом и оплаканный сотнями тысяч своих преданных приверженцев, в благословенном возрасте семидесяти двух лет, составляющих сумму числовых значений согласных звуков древнееврейского слова «хесед» — «милость», «милость Божия».

Рассказывают, что реб Менделе был в дружеских отношениях с доктором, весьма «просвещенным» (просвещенный, то есть по-европейски образованный, звучит ругательством!). Этот «просвещенный» доктор, говорят, своими лукавыми высказываниями сумел возбудить в реб Менделе интерес и к другим вещам, кроме Закона Божьего и тайн каббалы. Я, однако, не думаю, что эти толки правдивы. Помимо этого я слышал — конечно, повторяю это без удовольствия, — что, дескать, снохи реб Менделе не стригли волос, что не стеснялись подавать руку чужим мужчинам и даже носили декольтированные платья. Но надо ли нам повторять старые мерзкие пересуды и всякую болтовню? Это ведь не что иное, как одни бабские масес , то есть сплетни.

Коцкие бури уже давно пронеслись и затихли. Только изредка то тут, то там блеснет молния и ударит гром. Однако коцчанам эти бури не нанесли вреда. Напротив. Они очистили воздух, и ряды коцких хасидов с той поры значительно выросли и усилились, их учение и знания углубились. Так же, конечно, случилось и с нами, в Белзе. Борьба всех нас проверила и закалила.

Надо сказать, что коцчане уже давно расстались со многими своими чудачествами. Немалая заслуга в этом принадлежит знаменитому ученику реб Менделе, реб Иче-Майру, или Риму, как коротко величали его согласно первым буквам его титула, имени и фамилии.

Рим был талмудистом, каких не встречалось, должно быть, уже столетия. Он автор книги Хидуше Рим . Его замысловатые талмудические проблемы и их научное решение настолько остроумны и так сложны, что стали общеизвестными поговорками. Если мы хотим сказать о какой-то вещи, что она чересчур запутана, мы говорим о ней, что она — как «римская кашье» или как «Римова проблема». Рим был раввином в Гере. «Гура-Кальвария» — так называли этот городишко христиане. Он примерно в пяти милях от Варшавы. И живет в нем всего каких-то 3000 человек. Почти все мужчины носят пейсы, и все они кожевенники. Но особого смрада от дубильного промысла там не чувствуется.

Рим был святым и вправду божественным. Однажды после еды он положил голову на стол и, наверное, с полчаса находился в такой позе. Похоже было, что он спит, но не обычным сном. Ибо вдруг Рим поднял голову и воскликнул: «Теперь я действительно знаю, что еда — это великое и благородное дело!»

«Я был на Небе перед вратами Рая, рассказывал он. — Явилась туда душа одного святого, который незадолго до этого умер. Этот человек всю свою жизнь постился, молился и изучал Закон Божий. По его заслугам врата перед ним были открыты. Он взошел в Рай и был принят в лоно отцов. Врата снова закрылись. Затем на золотой колеснице, в которую были запряжены две пары белых лошадей, приехала душа человека совсем обыкновенного. На сей раз врата Рая распахнулись настежь, и все святые и ангелы Господни вышли встретить милую душеньку. Небесные музыканты сыграли ей самый красивый свадебный марш, какого ухо землян отроду не слыхивало. „Кто этот великий святой? — спросил я в удивлении. — Почему того, первого, который был все-таки настоящим святым, приняли не так торжественно, как этого обыкновенного человека?“

„Этот второй, разумеется, не святой и в службе Господу Богу с первым никак сравниться не может, — звучал небесный ответ. — Но это был просто порядочный человек, выполнявший законы и обязанности, и, сверх того, он снискал большие заслуги. Он угощал в своем доме бедных не только в святой шабес и в праздники, как всякий, у кого водятся для этого деньги. Да и в будние дни, ничуть не скупясь, давал людям есть и пить. А тот первый молился, учился и постился, но никогда никому не дал поесть. Вот почему мы приветствовали его не так торжественно, как второго“.

Теперь я хотя бы знаю, что еда — великое и благородное дело», — повторил Рим.

Когда-то он наставлял своих учеников следующим образом: «Нехорошо быть мудрым. Слишком мудрый человек склонен к умничанию, а это, в свою очередь, приводит к безверию. Нехорошо быть добрым. Чрезмерно добрый человек бывает неженкой и размазней. Такой не склонен к безверию, зато он легко становится распущенным. И нехорошо быть набожным. Чрезмерно усердный в святости человек не склонен ни к безверию, ни к безнравственности, но он думает, что только он служит Господу Богу как положено, остальные люди гроша ломаного не стоят, и потому он терпеть всех не может. В конце концов он становится ненавистником окружающих, настоящим изувером».

Ученики были потрясены этими словами. «Но, учитель наш, — спросили они, — каким же человек должен быть, если ни мудрый, ни добрый, ни даже набожный не ведут себя так, как полагается?»

«Каким должен быть человек? — ответил им Рим. — Конечно же и мудрым, и добрым, и набожным одновременно». Поскольку эти три добродетели нейтрализуют друг друга в своих неблаговидных последствиях.

Однажды Рим рассказал замечательную историю:

«Во времена святого ребе реб Мелеха из Лиженска в одном маленьком местечке жил раввин — он был великий святой, но никто об этом не знал. Да он и сам не осознавал своей святости. Синагогальный смотритель, который был одновременно и его слугой, заметил, что каждое утро к раввину приходят два старца. Они были непривычно одеты, но производили впечатление необыкновенно благородных и достойных людей. Как только они уходили, являлся третий человек. Он тоже был непривычно одет, но немного проще, и уже не казался таким благородным и достойным. Спросив что-то у раввина, он тотчас убегал восвояси. Все что точь-в-точь повторялось изо дня в день долгие годы. Раввин же всегда сохранял спокойствие. Словно все было в порядке вещей. Все эти годы слуга тщетно ломал голову, пытаясь понять, кто же эти трое. Наконец в один прекрасный день он собрался с духом и спросил об этом раввина, господина своего. Раввин был настолько скромным человеком, что до поры до времени считал всех людей такими же святыми, как и он, и полагал, что к любому из них, так же как и к нему, приходит эта таинственная троица. Поэтому он очень удивился вопросу слуги. „Разве ты не знаешь, кто это? — спросил он. — Те двое — ветхозаветные пророки Илия и Елисей, а тот третий — их слуга Гиезий. Ему суждено вечно искать своих прежних господ, но так и не найти их. И потому он не может выпросить у них прощения за то, что при жизни своей не сумел быть им достаточно преданным“.