Протоиерей Александр Мень - Магия, оккультизм, христианство: из книг, лекции и бесед

Постепенно Бог в сознании первобытного человека начинает отступать на задний план, становится далеким и безличным. Характерно, что у большинства племен, даже сохранивших следы древнего единобожия, мы почти не видим культа Высшего Божества. О Нем знают, что Оно существует, но Оно бесконечно удалено от мира, от жизни людей и кажется безразличным к их судьбам.

У некоторых народов образ Бога еще больше расплывается и сохраняется лишь в виде смутного представления о некой мировой духовной силе. Она безлична, ибо человек уже утратил личный контакт с ней. К этой силе, в сущности, невозможно обращаться с молитвой, хотя в какой–то степени она все же влияет на жизнь.

Так, индейцы–алгонкины под именем Маниту почитают не столько личного Бога, сколько надмирную Силу. Представления о ней мы встречаем и у жителей Малайи. Эта Сила носит определенно сверхъестественный характер. Ее называют Мана. У папуасов, по свидетельству Миклухо–Маклая, эта таинственная стихия именуется Оним.

По воззрениям австралийских аборигенов, существует некая «Вангарр — вечная, неопределенная, безликая сила, которая проявила себя во дни создания и продолжает оказывать благотворное влияние на жизнь по сей день». Эскимосы так называют эту сверхъестественную энергию — Хила. У африканских народов мы также находим понятие о Мана. У обитателей Западного Судана ее имя — Ньяма, у пигмеев — Мегбе, у зулусов — Умойя, у угандийцев — Жок, у северных конголезцев — Элима. <���…> Весьма интересно и глубоко по смыслу представление о Высшем начале у североамериканских индейцев. «Религиозная вера дакотов, — пишет один исследователь, — не в божествах как таковых, она — в таинственном непознаваемом Нечто, которого они суть воплощения… Каждый будет поклоняться некоторым из этих божеств и пренебрегать другими, но величайшим объектом поклонения, каков бы ни был его проводник, является Таку Вакан, который сверхъестественен и таинственен. Ни один термин не может выразить полного смысла дакотского слова «Вакан». Оно охватывает полноту Тайны, скрытую власть и божественность». Эта сила, которая у ирокезов называется Оренда, у юленгоров — Вангарр, пронизывает собою всю природу. Она объединяет в духовном единстве людей, животных, растения, камни. Она тождественна с идеей Мана у полинезийцев.

Сила эта распределяется в мире неравномерно, люди могут обладать ею в большей или в меньшей степени. Тот человек, которого сопровождает удача, который отличается ловкостью и красотой, — тот имеет «много Маны». Она может передаваться от одного предмета к другому, человек может стать причастен к ней посредством прикосновения и посвящения.

Наряду с этим процессом обезличивания Высшего Единства, превращения его в неопределенную Силу все большую и большую роль в первобытном мировоззрении начинает играть Всеобщая стихия природы, или Душа мира.

* * *

Вл. Соловьев в своем исследовании о мифологии дал блестящий анализ этого выделения из Божественного Единства Богини–Матери. Она начинает рисоваться как общая Родительница всех живущих, как супруга Божественного Отца.

В противоположность далекому Богу, утратившему черты личного существа, это женское божество вполне конкретно и неустанно печется о нуждах людей. Она — владычица леса и моря, посылающая удачу в охоте и дающая изобилие. В этом веровании нашло свое воплощение острое чувство мистичности природы, одухотворенности всего мироздания.

Археология дает нам поразительные свидетельства всеобщего распространения культа Богини–Матери в эпоху каменного века. На огромном пространстве от Пиренеев до Сибири и по сей день находят женские фигурки, вырезанные из камня или кости. Все эти изображения, древнейшее из которых найдено в Австрии, условно называют «венерами». Всех их объединяет одна важная черта. Руки, ноги, лицо — едва намечены. Главное, что привлекает первобытного художника, — это органы деторождения и кормления. <���…>

«Порою, — писал П. Флоренский о «венерах», — подчеркивание особенностей женского организма превосходит пределы даже шаржировки, и статуэтка изображает уже женский безголовый торс, в котором особенно выделены бедра и груди. Наконец, последний предел упрощения — статуэтка, представляющая одни только груди, — чистая деятельность рождения и вскармливания без малейшего намека на мышление. Это — древнейшее воплощение идеи «вечной женственности»".

Разгадка необычайных черт в фигурках «венер» кроется в том, что они были, как думает большинство исследователей, культовыми изображениями. Это не что иное, как идолы или амулеты Богини–Матери.

Изображения «венер» обильны и в исторических слоях. Они найдены и в доарийской Индии, и в доизраильской Палестине, и в Финикии, и в Шумере. Сходство их сразу бросается в глаза. Создается впечатление, что культ Матери носил почти универсальный характер.

Это подтверждает и этнография. У народов, сохранивших пережитки отдаленных неолитических времен, почти повсеместно находим культ всеобщей Матери.

У маори она именуется Пэпа, Мать–земля, супруга Бога Небесного. У эвенков Подкаменной Тунгуски — Бугады Энинитын. Она мыслится хозяйкой Вселенной и одновременно матерью зверей и людей. <���…>

В Индии она известна под именами Шакти и Пракрити. В одном древнем индийском тексте она прямо связывается с ростом и рождением. А на одной печати из Хараппы (доарийский период) можно рассмотреть изображение женщины, из лона которой поднимается растение.

В Передней Азии и Африке Великая Богиня–Мать почиталась почти у всех культурных народов периода начала письменности. «Та, которая рождает плоды земли» — египетская Исида, малоазиатская Кибела, чья скорбь несет умирание растительности, ее двойник в Элладе — Деметра, карфагенская Танит, сидонская Астарта, Артемида Эфесская, изображавшаяся с десятком грудей, как бы готовая накормить весь мир, — все это лишь перевоплощения древней Матери мира. В языческой Руси слово «Мать–земля» имело не просто метафорическое значение. Оно обозначало душу природы, богиню, супругу «Хозяина неба».

Богиня–Мать правит всеми природными процессами. Это она заставляет оживать семя, погруженное в землю; она вселяет любовь в людей и животных, ей поют песни в дни весеннего ухаживания птицы. По ее мановению распускаются цветы и наливаются плоды. Ее радость — это радость всего живущего; ее глаза смотрят на нас с небесной лазури, ее рука нежно ласкает листву, она проносится над миром в дуновении весеннего ветра.

Имеем ли мы право считать эту веру древних лишь плодом невежества и заблуждений? Не свидетельствует ли она о том, что Душа Природы была ближе и понятней людям, которые обладали более сильной интуицией, чем мы? Да впрочем, и в более поздние времена в религии и философии идея Души мира не умерла. Она продолжала жить и в мировоззрении греков, и в мистической философии новой Европы. Она звучит горячим убеждением в известных словах Тютчева: