Алексей Лосев - Мифология греков и римлян

Со всем этим контрастируют и в то же время глубочайшим образом объединяются основные функции этих демонов. Именно, в отношении Куретов можно сказать, что их единственная функция сводится к вскормлению, воспитанию и обучению младенца Зевса на Крите, а также и к его охране от Кроноса: они заглушают его крики шумными танцами и ударами в щиты. Старая теогония вполне обходилась без этого образа Куретов; и если не считать намеков у Еврипида (№ 21 b, 61 b), то, собственно говоря, впервые только у Каллимаха в его гимне Зевсу (I 52 и сл., № 63) находится ясное указание на эту ку–ротрофию (воспитание Зевса у Куретов).

б) Однако эта основная функция Куретов становится понятной только тогда, когда мы учтем и все другие особенности этого образа. Диодор (V 65, № 65 b) и Страбон (№ 65 а) дают для этого обширный материал. Куреты трактовались и как организаторы скотоводства, пчеловодства, охоты и металлургии, и как организаторы человеческого общежития, как представители необходимых для тех времен пророческого искусства и волшебства, как создатели особой мудрости. Корибанты же прежде всего — спутники и служители малоазиатской Кибелы, оруженосцы Аттиса и оргиастические поклонники Кибелы (ср. у Лукреция в № 61 с). Они близки к кругу Диониса, это отражается и в самой мифологии. Они воспитывают, охраняют и развлекают также и младенца Загрея, танцуя вокруг него (Orph. frg. 34). Этот оргиазм критских демонов связывался в представлении древних тоже с теми или другими позднейшими художественными формами; Куреты исполняли различные танцы, соединенные с песнями: пиррихий (он же прюлис), гипорхему, пеан. Правда, они весьма шумно и беспорядочно пользовались копьями, ударяя ими в щиты, также тимпанами, кимвалами, флейтами. Но Дионисий Галикарнасский определенно говорит о ритмичности этой музыки (Ant. Rom. VII 72). Оргиазм удивительным образом переплетался здесь с элементами культуры бронзового века. Оргиазм Корибантов вообще любимая тема эллинистической литературы. Не только Платон (ср. Legg. VII 790d) и Аристофан, но и большинство поэтов и прозаиков на разные лады расписывают это экстатическое состояние, приписывая ему всякого рода очистительные и даже ман–тические функции. В конце концов эти Корибанты и их поведение (корибантствовать) вошло в поговорки и часто применялось в переносном смысле о разного рода безумствах и экзальтации.

Платон (Conv. 215е) уподобляет корибантству действие речей Сократа и вообще (Ion. 534а) художественного творчества, а Дионисий Галикарнасский (Opusc. I 176, 15—22) — воздействие речей Демосфена на слушателей.

в) Мифология Куретов и Корибантов, и притом в своем иератическом культовом виде, как составная часть мифа о младенце Зевсе, имела известное распространение и за пределами Крита. Сведения об этом идут с Пелопоннеса (Аркадия, Аргос, Лаконика, Мессения, Эли–да), Эвбеи, островов Самофракии и Кипра, из Малой Азии — Троады и всей Фригии, Карии, особенно Эфеса и Смирны. Но конечно, приоритет в этой мифологии за Критом.

Все отмеченные выше материалы о Зевсе на Крите и о Куретах и Корибантах при нем носят по преимуществу характер иератический, мистериальный, или священный. Но в Греции была весьма сильна и другая линия развития курето–корибантской мифологии, — та линия, которая пыталась трактовать этих демонов не как демонов, но как реальное историческое племя, как этнографическое понятие. Правда, во времена нетронутого мифологического мышления все понималось в мифическом свете, так что невозможно определить, где кончалась мифология и начиналась этнография. Тем не менее этнографическая тенденция в понимании куретов и корибантов все же имела вполне определенное место.

г) В качестве этнографического понятия куреты известны прежде всего в Этолии, где, возможно, они занимали Плеврон. Большой славой пользовалось сказание о борьбе этолян и куретов, где одну из основных ролей играл знаменитый Мелеагр. Подробный рассказ об этой борьбе этолян и куретов находим в «Илиаде» (IX 529— 599). Другие источники говорят о том, что Этол, явившийся с эпейцами из Элиды, изгнал куретов из Этолии в соседнюю Акарнанию. В Акарнании была местность под названием Куретида. Акарнанских куретов другие источники соединяют с какими–то куретами, жившими по Ахелою. Были попытки путем филологических конструкций объединить ахелойских и акарнанских куретов с хал–кидскими куретами на Эвбее, где наличие этого народца тоже засвидетельствовано. Есть источник, называющий всю Эвбею Куретидой. Нонну (Dion. ХШ 13, ср. XXXVI 278) принадлежит целый рассказ об эвбейцах, сопровождавших Диониса в его индийском походе под командованием семи корибантов, которых Нонн, по–видимому, не отличает от куретов. Халкидские куреты, как можно заключить из разных источников, очень рано стали пониматься как мифологические Куреты, воспитывавшие и охранявшие Зевса на Крите.

Но вообще сомнительно, можно ли рассматривать куретов с этнографической точки зрения, т. е. *ак реально–историческое племя. Акарнанские куреты — тоже не без связи с Критским Зевсом. По крайней мере Etym. Gud. 342, 3 свидетельствует: «Куреты—это акарнаицы, которые воспитали Зевса». Говорили также, что Кносс был заселен выходцами из акарнанской Куретиды. Представление об этих этолийско–акарнанско–ахелойско–халкид–ских куретах восходит к той ступени первобытного мышления, когда и всякое реальное историческое племя расценивалось так же фетишистски и так же тотемистически, как и вообще все существующее. С нерасчлененностью исторического и мифического столкнулся и Страбон (№ 65 а) — наш основной источник для античного представления о куретах, но, конечно, он не смог в этом разобраться.

Сам Крит тоже был местом распространения не только иератического мифа о Зевсе и куретах, но и этнографического о них представления. Как мы уже указывали, первый царь Крита, по иным источникам, был курет Крес. Куреты мыслились также основателями многих критских городов (Элевферы, Итан, Биен, Иерапитны и даже самого Кносса). Гесихий же прямо называет куретов «критским народом».

Наконец, имеется источник, который считает корибантов вообще первобытными людьми (PLG III, adesp. 84): «…куретов и корибантов Гелиос возрастил первыми из деревьев».

д) В заключение об античных Куретах и Корибантах следует сказать то же, что и в отношении прочих мифологических фигур, связанных с Критским Зевсом: Куреты и Корибанты прошли все обычные для античной мифологии периоды развития. Об этом говорят даже те отрывочные тексты, которые современный мифолог собирает из всех уголков античной литературы.

Куреты и Корибанты связаны с идеей физического перевоплощения (во львов), что указывает на большую хтоническую древность этой мифологии. Чтобы эту древность представить еще более разительно, укажем на историка Истра, на которого ссылается Порфирий (De abst. II 56; FHG I frg. 47): «В своем обзоре жертвоприношений Истр утверждает, что в древности Куреты приносили детей в жертву Кроносу». Куреты — это символ человеческих жертв; и отсюда их связь с древнейшими эта. — пами первобытного общества. Служение же их младенцу Зевсу является гораздо более поздней концепцией, связанной уже с победой олимпийцев над Титанами, т. е. с победой патриархата над матриархатом, и с победой героизма над стихийно–хтонической анархией.