Михаил Тареев - Искушения Господа нашего Иисуса Христа

Подобным образом об искушениях Иисуса Христа учил пелагианин Юлиан, [131] Отношение Феодора Мопсуестского к пелагианам известно. Еще древние заметили внутреннюю связь между христологией и антропологией антиохийской школы и основанное на этом сродство между педагианством и несторианством. Neander Gesch. d. chr. K. 2/3, 1831, Hamb., 933, Anm. 2. Феодор Мопсуестский был одним из немногих восточных богосло­вов, принимавших участие вь пелагианских спорах, а Юлиан ссылался на свое согласие с Феодором. Ibid. 1359. Только пелагиаие, исключи­тельно занятые вопросами антропологическими, мало занимались христологией; применение пелагианской антропологии к христологии мы находим более развитым у Юлиана, против которого Августин написал Ор. imperf. contra sec. Iuliani responsionem — Op. t. x/2. Paris. 1696. . Исходя из того положения пелагианской антропологии, что борьба в человеке между телом и духом и всякая похоть также естественны и негреховны, как слабость телесных и духовных сил и самая смерть [132] Op. imp. lib. III. 156. , Юлиан усвоял Христу даже похоть [133] Хотя по учению пелагиан Христос одержал полную победу над всякою похотью. Op. imp. lib. III, 53. 54. 57. 84. и приписывал ей действательное значение для нравственного развития Христа, как образца нравственного совершенства. Если бы Он, по мысли Юлиана, не подчинился всем условиям человеческой жизни, не принял природы человеческой во всей её полноте, то Он не мог бы научить нас исполнению закона [134] В чём, — и только в этом, в отличие от Феодора Мопсуестского, — пелагиане полагали искупительный подвиг Христа. . Что было бы похвального в том, что Иисус презирал чувственные прельщения, если бы Он был невосприимчив к ним по счастливому устройству самой природы? Какая могла бы быть заслуга терпения, если бы болезненная тяжесть от ран и ударов не могла достигать до души, за бездействием чувств? Ересь Аполлинария заставляет блекнуть совершенства Христа и отнимает от Него похвалы, как не заслуженные, но относящиеся к природе, — она как бы посмеивается над служением Христа, лишая его блеска истинности [135] Quid mirum, cohibere oculos carnis suae auxilio non vagantes? quid magnum, abducere ab illecebris odoribus nares, quibas nescirent patere? quid stupendum, tenere arduam quotidie in epulis parcitaten, quarum nequibat irritamenta sentire? quid postremo ardui haberent in quadragesimam diem prolata jejunia, sі esuries molesta esse non poterat?… quae autem gloria castitatis, si virilitas magis aberat quam voluntas, et quod putabatur fieri de vigore animi, veniebat de debilitate membrorum?…. quae postremo palma tolerantiae, si dolor vulnerum et verberum, intercepto itinere sensuum, pertingere ad animum non valebat? etc. Op. imp. lib. IV, 49, 50, 53. .

В восьмом веке воззрения Феодора Мопс. на искушения Иисуса Христа были повторены адопцианами, которые учили, что Христос Иисус, как человек, по всему наш брат, был усыновлен Богом подобно, как усыновляется им каждый христианин, что Он, по самому рождению, от человеческой матери, имел природу ветхого человека, и подлежал закону греха и проклятию за грех — смерти.

В нашем столетии учение об уподоблении Христа людям до принятия похоти имеет горячих защитников в лице германского богослова Готфрида Менкена и английского Эдуарда Ирвинга. По мысли того и другого, Христос Иисус должен был уподобиться нам более всего в том отношении, в каком мы более всего нуждаемся в изменении: в Нем надлежало быть противоборству между плотию и духом, так как мы страдаем от похотей плоти; Он должен был принять нашу испорченную природу, чтобы переродить ее в Себе Самом чрез действительную душевную борьбу; Он должен был победить искушения похоти силою одной веры без всякой иной помощи, кроме той, какую и всякий благочестивый человек может получить от Бога. Ему надлежало, по Менкену, принять смертное тело, или плоть, — тело, для которого, по крайней мере, были возможны грех, страдание и смерть, а последняя даже необходима. Если бы Он не принял такого тела, то Он не был бы подобен потомкам Адама, поскольку для последних существенны греховность и смертность. В таком–то греховном и смертном теле Христос совершил искупительный подвиг, с одной стороны проявляя в нем святую жизнь, с другой — принеся Самого Себя безгрешным Богу в крестной смерти, как жертве за грех. По словам Ирвинга, Христос принял плоть, в которой соединились немощи, грех и вина всякой плоти; Он понес смерть, как удел, неизбежный для Его „падшей“ природы, хотя лично Он был человеком безгрешным; Он понес высшую степень того гнева, которому подлежала греховная плоть и кровь [136] Dorner, System etc. 2/1, 462–463; Bruce, 250–254. ).

28. То направление богословской мысли, по которому Господу Иисусу для полного уподобления людям надлежало быть причастным самой греховности, в древности оспаривалось бл. Августином, выразившим свой противоположный взгляд в борьбе с Юлианом. — По мнению бл. Августина, исключительная безгрешность „человека, воспринятого Сыном Божиим“ принадлежала Ему не по заслугам свободной деятельности, а по особенности и исключительности Его рождения и природы. Он был воплотившийся Сын Божий и был рожден от Девы Марии и Святого Духа. В то время, как по немощи плоти Он находился на земле, Он был на небе по участию плоти в божественной сущности [137] De peccat mer. et remise. lib. 1, 31. . Христос Иисус и по плоти был небесным человеком, secundum carnem homo coelestis [138] Op. imp. lib. VI, 40. . Приравнивать плоть Христа к плоти прочих людей, необходимо участвующих чрез естественное рождение во грехе Адама [139] Op. imp. lib. IV, 104. , было бы богохульством. Он пришел не в плоти греха, но в подобии плоти греха, между тем, как плоть всех потомков Адама есть плоть греха [140] Immaniter, Iuliane, blasphemas, coaequans carnem Christi ceterorum hominum carni Op. imp. IV, 60. . Похоть, раздор между духом и телом, возмущения плоти — эти порождения греха были чужды Спасителю. В таком исключительном характере безгрешности Христа, в том, что она была присуща Ему по самому рождению, бл. Августин усматривал существенный смысл Его искупительного служения. Чтобы освободить человека от греха, Христу надлежало быть безгрешным по человечеству в смысле невозможности греховного пожелания, qui malum non роtest velle. Если бы Он принял на Себя плоть греховную, претерпел власть диавола, то Он не мог бы исцелить человека от похоти и освободить его от власти диавола: hoc quod non est bonum Christus in natura si haberet, non sanaret in nostra [141] Contra Juhanum pelag. lib. V, 15. . Всякий, кому присуща злая похоть, отказывая ей в удовлетворении, исполняет предписанное законом: post concupiscentias tuas non eas, но не может исполнить сказанное в законе: non concupisces, [142] Op. imp lib. IV; 57. . Христос же должен был в совершенстве исполнить весь закон, так что не мог пожелать ничего непозволительного; поэтому Он не мог воспринять того внутреннего раздора, который вошел в человеческую природу по преступлению Адама [143] Quisquis credit carnem Christi contra spiritum concupisse anathema est. Op. imp. lib. IV, 47. . Даже более того: похоть, порожденная грехом прародителей, хотя не находила бы в человеке сочувствия и не приводила бы его к греховному действию, сама по себе есть уже зло и даже грех. [144] Op. imp. lib. III, 210; lib IV, 61, de nuptiis et concupisse. lib. I, 24; lib. II, 2; contra Julian. pel. lib. V, 9. В силу этого совершенная святость, которая требовалась от Спасителя, состояла не в победе над грехами, одержанной в человеческой борьбе с ними, но в совершенной непричастности всякого рода греховной нечистоте. Такая совершенная святость, — что легко видеть, — не могла быть во Христе заслугою человека, освободившегося от страстей [145] Op. imp. lib. IV, 84. , но могла быть только делом благодати Божией (medicina coelitus venit [146] De pecc. merr. et rem. lib. II, 17, 27/ ), дарованной Ему по самому рождению [147] Ibid. lib. II, 17, 27; 24, 38. . На горячие возражения Юлиана, что в таком случае Христос не был, подобен Своим братьям, что Он не мог быть образцом, нравственного совершенства и не μογ дать заповеди о подражании Ему, бл. Августин отвечал, что непричастность Христа греху, не может служить препятствием для подражания Ему людей, которые призываются подражать Самому Богу Отцу, никогда не бывшему человеком [148] Op. imp. lib. IV, 87. . Чтобы быть образцом совершенной жизни, Христу Иисусу не только не было необходимости принимать на Себя человеческий грех и страсти, бороться с ними и победить их в Себе Самом, но даже была необходима совершенная непричастность страсти.