Михаил Тареев - Искушения Господа нашего Иисуса Христа

Чтобы сделать человека причастником божественной славы, Христос снова отвечает искусителю, как человек, не выделяя Себя из общества людей [276].

Και ειπεν αυτω ό διαβολος σoi δώσω την εξουσίαν ταύτην απασαν καί την δόξαv αυτών, οτι έμοι παραδέδοται καί ω εαν θελω διδωμι αυτήν συ ουν εαν προσκυνήσης ενωπιον εμου, εσται σου πασα ( πάντα ) Лук. IV, 6. 7; Мф. IV, 9.

55. Показав Иисусу Христу все царства вселенной, Диавол сказал Ему: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу u х ; ибо она предана мне, и я кому хочу, даю ее. Итак, если Ты поклонишься мне, то ( вся власть будете Твоя или ) все будет Твое.

Что за Смысл этого третьего искушения и в чем его сила? Третье искусительное предложение диавола, как бы его ни понимать, во всяком случае касалось области отношений Христа к людям, и потому должно быть рассматриваемо как искушение параллельное (соответствующее в другой области) той дилемме, которая составила первые два искушения.

Самую характерную особенность человеческого существа составляет, по определению св. Григория Богослова (в слове на св. Пасху), „смешение в нем ума и чувства, соединение невидимого и видимой природы, вещественного тела с божественною жизнью: человек один и тот же есть земной и небесный, временный и бессмертный, видимый и умосозерцаемый, занимает средину между величием и низостью, один и тот же есть дух и плоть, — дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать и, страдая, припоминать и поучаться, сколько ущедрен он величием“ и пр. Такое отношение в человеке земного к небесному образует первую область его свободной нравственной деятельности. Но помимо того, нравственная деятельность человека определяется отношением его к другим людям. Общество для человека имеет существенное значение; общественность столь же характерна для него, как и соединение в нем земного с небесным. Человек должен исполнить свое призвание, каково бы оно ни было, в обществе подобных себе. Сообразно с этим любовь к истине, добру, красоте, вообще к высшему благу, совпадает в человеке с желанием, чтобы признанная им истина была признана всеми, чтобы любимое им добро господствовало в міре, чтобы пред его высшим благом преклонились все люди. Вообще желание хорошего неотделимо от желания общественного единства. Общественность составляет вторую область нравственной деятельности. Та и другая область имеет свои искушения. Но как отношения человека во второй области строго соответствуют его отношениям в первой области и определяются тем же настроением, которое вырабатывается в нем на основе соединения земного с небесным, то и искушения второй области соответствуют искушениям первой и даже составляют их дополнение, как иная сторона одного и того же искушения. Искушения второй области примыкают или к победе или к падению в искушениях первой. Тот или другой принцип, вынесенный из одних искушений, требует своего применения к другой области и вызывает соответствующие искушения из этой последней. Так и победа Иисуса Христа над первыми двумя искушениями, чтобы быть победою над всем искушением (Лук. IV, 13), вызывала третье искушение, соответствовавшее одержанной победе и к ней непосредственно примыкавшее. В третьем искушении был поставлен вопрос о применении тех принципов, во имя которых были отвергнуты первые искусительные предложения, к делу мессианского служения и оно преимущественно пред первыми должно быть названо мессианским. Христос победил первые два искушения отречением от проявления собственного всемогущества и от пользования исключительною небесною помощью, от дарования міру счастья и внешнего совершенства, от откровения знамений с неба. Но в таком случае для Него, именно как для Мессии, как для Спасителя міра, возникал вопрос о пути, или средствах, победы над миром (Иоан. XVI, 33: έγώ νενίκηκα τον κόσμον). Искуситель, отвечая на этот вопрос, предлагал путь власти и мирской славы.

В предложении диавола указывалась власть не в смысле императорской короны с придворным блеском, не в смысле государственного начала, как оно применяется для своих целей, а в смысле известного принципа, которым определяется отношение греховного міра к господству истины и добра: в искушении диавола предлагалось применить внешнюю власть к делу религии, к делу спасения человека. Идеальною целью человеческих взаимоотношений служит единство человеческого рода. Но следует различать единство міра (или общества) на основе преклонения всех пред истиною и добром и единство на основе внешней власти или принуждения с целью дать господство истине или добру. Смысл последнего единства в том, что человек по своей греховной привязанности к видимому ценит истину только торжествующую, добро только во внешнем величии. Не постигая внутренней красоты истины и внутреннего величия добра, он не может понять истину гонимую и добро уничиженное. Исходя из своей привязанности к личному счастью и видимому совершенству, он не только ждет того и другого, как награды за добродетель, как следствия добра, но и считает их признаками добра и истины. Он преклоняется пред видимым блеском, предполагая в нем добро; он признает истину на той стороне, где видит силу. Отсюда то и возникает (не имеющее ничего общего с гражданским честолюбием) искушение воспользоваться внешнею властью и мирскою славою, как средством дать торжество истине и добру. Как все чистое может загрязниться в нечистых руках, все благородное может оскверниться в нечистом сердце, так и это искушение может совпадать иногда с порывом простого честолюбия; но преимущественно это есть искушение благородных людей, избранников и посланников Божиих, религиозных реформаторов. Не должно ли избраннику Божию — без всякого опасения подпасть греху честолюбия — овладеть наперед народною властью, явиться пред толпою во внешнем величии, чтобы потом силою власти насадить в человеческом сердце добро? Это вопрос близкий к сердцу всякого, кто любит истину, скорбит об угнетенном добре и еще более о тех, которые не постигают внутреннего величия добродетели. Так и Христу искуситель указывал на мирскую славу, как на средство к покорению всех царств вселенной.

Это искушение менее всего было рассчитано на обольщение Христа властью. Его сила в действительном настроении міра. Отклонив первые искусительные предложения, Иисус Христос отказался от приобретения народной веры силою чудесного питания людей и знамений с неба. Но в таком случае, — говорил искуситель, — как Он может привлечь к Себе этот мір? Ведь все царства вселенной находятся во власти диавола (уже в силу известного настроения человека, его привязанности к внешнему, к мирскому); мір может покориться только тому, кто победит его внешнею властью, внешним блеском, включая сюда знамения с неба, чудесное питание народа, — только тому, кто приспособится к духу міра и чрез то поклонится диаволу. — В третьем искушении диавол, таким образом, прямо именует себя, говорит о своей власти над миром и неприкровенно указывает на поклонение себе. Это обстоятельство объясняется [277]не произволом искусителя, а смыслом искушения: в нем указывалось на действительное зло, в котором мір лежит, и в этом указании была его сила. Ведь мір действительно лежит во зле, ведь греховный человек действительно преклоняется пред истиною и добром только тогда, когда они являются в одежде внешнего самодовольства, видимого торжества, видимой славы. Для человеческого рассуждения, самого здравого, не подлежит никакому сомнению, что таким миром истина может овладеть только при посредстве внешнего насилия. С другой стороны, Христу, как Спасителю, надлежало овладеть миром. „Ничего, — говоря словами Тренча, — не могло быть справедливее, как то, чтобы все царства міра принадлежали Христу, ничто не было вернее того, что Он, как Мессия, унаследует их. И поэтому, чувствуя и сознавая, что Он законный царь народов, имеющий власть благословлять их всяким благословением, как их царь, имея такие пророчества о Своем царстве и о том, чем это царствование должно быть (Ис. XXXII, 1–8; Пс. LXXI), Он, вероятно, чрезвычайно желал, а по совершенству Своей природы и должен был желать, чтобы царства міра принадлежали Ему“ [278]. Поэтому Христу, как будущему царю, необходимо было так или иначе отнестись к злому духу, царствующему в міре [279]. Вот в этой–то необходимости и состояла сила третьего искушения.