Павел Евергетин - Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов

Я позвал к себе эконома монастыря и сказал:

— Пойди и не разрешай никому из братии подходить к умирающему, чтобы ни из чьих уст не получил он слова утешения; когда же, чувствуя близость смерти, станет звать братьев, пусть скажет ему родной брат, что вся братия презрела его за три золотые монеты, им от всех скрытые. Тогда, может быть, хоть в час смерти сокрушение о преступлении проникнет в его душу и очистит ее от низкого греха. А когда умрет, не погребайте его вместе с умершими братьями, но выкопайте в какой — нибудь навозной куче яму, бросьте его туда вместе с тремя золотыми монетами, спрятанными им, восклицая в один голос: «Серебро твое да будет в погибель с тобою» (Ср.: Деян 8, 20); а потом засыпьте его».

Этими распоряжениями я желал принести двоякую пользу: и умирающему, и живым братьям, чтоб и его горечь смерти сделала свободным от вины, и братьям такой приговор над корыстолюбием воспрепятствовал впасть в подобный грех. Так и случилось. Когда он приблизился к смерти и тоскливо звал братьев, чтобы поручить себя их молитвам, то никто из братии не хотел подходить и поговорить с ним, родной брат объяснил ему, за что он всеми оставлен. Умирающий глубоко вздохнул, вспоминая свой грех, и в этом состоянии сокрушения умер. Потом погребен был, как я приказал. Все братия, устрашенные таким приговором над ним, стали каждый выносить наружу самые ничтожные и дешевые вещи, которые им обыкновенно всегда позволялось иметь, и страшились оставить у себя что — либо, что могло бы повлечь за собой осуждение.

Когда же прошло тридцать дней после его смерти, душа моя стала сокрушаться о покойном. Весьма скорбя о нем, я размышлял о наложенном мной наказании и искал средства, как избавить его от мучений. Тогда я опять позвал к себе эконома и с горечью сказал:

— Давно уже наш покойный брат страдает в огне; мы должны оказать ему любовь и постараться, если сможем, избавить его от теперешних мук. Пойди и с нынешнего же дня тридцать дней подряд совершай за него жертвоприношение, не пропуская ни одного дня, в который бы ни была принесена за его освобождение бескровная Жертва.

Он так и сделал. За него приносилась спасительная Жертва. В заботах о других делах мы и не считали проходящих дней. Вдруг в одну из ночей умерший явился в сновидении родному брату Копиосу. Увидев его, Копиос спросил:

— Что, брат, в каком ты находишься состоянии?

— Доселе мне было худо, — ответил умерший, — но теперь уже хорошо, потому что сегодня я приобщился.

Копиос пошел в монастырь и немедленно рассказал об этом братьям. Мы тщательно сосчитали дни, и это оказался тот самый день, в который совершено было тридцатое жертвоприношение за покойного.

Брат сказал авве Пимену:

— Хочу поступить в киновию (общежительный монастырь, где монахи отказывались от личной собственности) и жить в ней.

Старец ответил:

— Если хочешь поступить в киновию, ты должен оставить заботу о всяком людском общении и о всяком имуществе. Иначе ты не сможешь трудиться в монастыре — ты даже вот этой простой чашкой владеть не можешь.

2. Паисий, брат аввы Пимена, нашел небольшой сосуд с золотыми монетами. Паисий сказал старшему брату авве Ануву:

— Ты знаешь, что авва Пимен всегда строг с братьями. Давай построим себе свой монастырь и заживем там без забот.

Авва Анув спросил:

— А на какие деньги мы его построим?

Тот показал ему золотые монеты. Авва Анув весьма опечалился, поняв, что от золота произойдет вред душе аввы, и сказал:

— Хорошо. Пойдем и построим келью на том берегу реки.

Он взял сосуд с золотом и положил в свой куколь. Когда они переплывали реку и были уже на середине, авва Анув притворился, что у него закружилась голова, и куколь с монетами упал в воду. Авва Анув стал притворно печалиться. А Паисий сказал:

— Не печалься, авва, из — за потери золота, и давай вернемся к нашему брату, — и они вернулись к авве Пимену и впредь жили с ним в мире.

3. Сказал старец: «Многие монахи раздали все свои деньги, оставили отца и мать, братьев и родных ради того, чтобы им были прощены грехи. Они вступили в монастырь и совершили великие добродетели. Но от малых и незначительных ошибок их ноги подкосились на радость бесам, ибо они захотели окружить себя торбами и сундуками, забитыми плодами урожая и сушеными фруктами. Они могут по праву быть названы себялюбивыми, а Писание говорит, что такие люди прокляты и брошены во тьму внешнюю (Мф 22,13). Ибо, как сказано в Писании, проклят нарушающий межи ближнего своего (Втор 27, 17). Их постигнет участь Ианния, Анания и Сапфиры. Ибо они их сотаинники и соучастники».

Тот, кто вступил в общежительный монастырь, чтобы стать монахом, но при этом сохранил за собой в миру что — то из имущества, не сможет долго пробыть в монастыре. Он ни послушания не приобретет, ни монастырской науки не усвоит, а без смирения и послушания не сможет совершить добродетели. Не удастся ему и до конца пребывать в монастырской нищете. Как только какое — то искушение или скорбь поколеблет его разум, тотчас же он начнет лелеять надежду на свое имущество. И вылетит он из монастыря, как камень из пращи. Другие тревожные страсти, гнев и вожделение, гнездятся в теле и в некотором смысле присущи человеку, поскольку не оставляют его от рождения и требуют длительных усилий по их искоренению. А недуг сребролюбия приходит извне, и от него можно с легкостью избавиться: достаточно усердия и молитвы. Если же дать себе послабление, то сребролюбие перерастет в самую губительную страсть, от которой уже можешь не избавиться. Как сказал апостол, корень всех зал есть сребролюбие (1 Тим 6, 10).

Этот недуг, если застает душу поначалу жалкой и маловерной, забывшей о послушании, начинает воздействовать на нее, изыскивая кажущиеся благими предлоги (как, скажем, воздаяние по заслугам), чтобы заставить ее удержать что — то из имущества. Он расписывает монаху в уме, сколь долгая будет у него старость, как он тяжело будет болеть, что возможности монастыря не столь велики, чтобы он имел утешение в старости, даже если он не будет немощным, а вполне здравым. Помысел говорит, что в монастыре не смогут по достоинству позаботиться о больном, что его все бросят, и если у него не будет спрятано золото, он умрет в нищете и забвении. Наконец, помысел внушает монаху, что он все равно не останется в монастыре до конца жизни, потому что труды монастырские тяжелы, а духовный отец строг.

Когда таковыми напоминаниями лукавый склонит несчастного к своему заблуждению и заставит сохранить у себя хотя бы один динарий, начнет убеждать его изучить втайне от Духовного отца какое — то рукоделие, которым можно было бы преумножить столь тяжко достающееся серебро. Туманными надеждами лукавый поманит свою жертву рассказывая ей сколько выгоды дает рукоделие и какая от этого бывает воля и беззаботность. Монах, который весь повязан мыслью о выгоде, уже не думает ни о каких возможных неприятностях: что он может сойти с ума от гнева, если потерпит значительный ущерб, что его окутает скорбь, если он не получит чаемой выгоды. Как для иных богом становится чрево, так для него — золото. Поэтому он тоже идолопоклонник, по определению апостола (Кол 3, 5). Его ум удалился от любви Божией, и он возлюбил изваянные идолы людские.