Павел Евергетин - Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов

Те общие законы Евангелия, о которых сказано было прежде, эти люди приняли как первейшие принципы своей философии и изучали их днем и ночью. А затем из тех добродетелей, что в краткой форме даются в этих законах, они извлекли более частные их случаи. Они прошли через многие искушения, как от людей, так и от бесов. Они были измождены воздержанием тела и другими страданиями, и после множества трудных подвигов они достигли всех добродетелей и овладели их опытным знанием. Тогда — то они внесли важное прибавление к Евангелию — по крайней мере, для тех, кто достаточно смыслит в этом, — и щедро распорядились собственным выбором, не только исполнив заповедь, но и став выше ее.

И, конечно, они вернули Владыке Его серебро с прибылью добродетелей и чрез эти добродетели прославили Бога, в чем, как мы уже сказали, и была с самого начала воля Божия. А потом в своих сочинениях, исполненных опытного знания добродетелей, они передали его и нам, как Добрым менялам. И все это — для того, чтобы мы взяли с них пример и тоже подвиглись, насколько хватит сил, к совершенствованию в добродетелях.

Я все поясню наиболее доступным примером. Те, кто занимается естественными науками, устанавливают свойства тел при помощи сотен приспособлений, в бесчисленном множестве экспериментов и химических анализов, многолетними и разнообразными опытами. Точно так же и эти люди: в сотнях испытаний и практических опытов, на протяжении долгих лет (а бывало, что одно — единственное слово они исследовали по пятидесяти лет) и, конечно же, водительством просвещающего Духа они открывали глубины нравственной философии. Каждую из добродетелей они очистили от излишеств и недостатков и потому сугубо учат о четырех родах бесстрастия: о послушании, ведущем к совершенству, о смирении, исполненном добродетели, о всепросвещающем рассуждении, о гостеприимстве, приносящем радость, о богоподобном сострадании, о душеспасительном милосердии, о непрестанной молитве, об уничиженном покаянии, о правдивой исповеди, о безупречной совести, о божественной любви и о прочих звеньях златой цепи добродетелей.

Помимо того, они рассуждают, какие из этих добродетелей имеют отношение к телу, какие — к душе, а какие — к уму, и каким образом, и насколько; и какие причины способствуют их приобретению, а какие — нет. Поясняют и то, какие страсти общие, а какие — их частные проявления, и, опять же, какие из них относятся к телу, какие — к душе, а какие — к уму, и как от них можно легко избавиться. Коротко говоря, они тщательно разбирают все, что совершенствует человека во Христе. Но самое главное — то, что слова этих блаженных старцев, при всей их бесхитростности и просторечии, настолько действенны и побуждают к действию, что могут убедить едва ли не всех, кому попадут в руки. Многие — и это бывает часто — ведут беседу, приводя множество разных текстов, и никого не могут убедить. А одно лишь слово или поступок этих мудрых Отцов, запавшие в душу, мгновенно убеждали слушателей, заставляли их согласиться. И если у философов цель всех средств этики — убедить словами, то в рассуждениях Отцов, кроме убедительности, явно присутствует и нечто властное, так сказать, добровольное принуждение — оттого, что есть в них самоочевидная достоверность истины. Между прочим, ведь именно это и подтверждает пословица «Коли видишь — бежит юноша, значит, его обманул старец». Так что, если назвать эти рассуждения Отцов своего рода нормами, правилами или незыблемыми принципами нравственной философии, мы нисколько не погрешим против истины.

И эту их несравненную для всех пользу понимал Павел, преподобнейший из монахов. Он состоял ктитором святой обители в честь образа Матери Благодетельницы, откуда и стал известен как Павел Евергетидский. Там, в обители, слова Отцов оставались в разрозненном состоянии, и для удобства чтения Павел распределил их по отдельным главам и темам, а затем разделил на четыре книги и свел в единое целое. Для всякого сведущего человека эта книга была желанной и крайне необходимой, но если учесть те труды и расходы, которых стоила ее копия, то мало кому доступной. А люди несведущие, по ее редкости и в силу того, что эта книга никогда не издавалась, даже не знали, что она существует. А посему, как можно догадаться из исхода дела, она ждала того, кто издаст ее ради всеобщей пользы, кто предоставит это чистое и мысленное золото духовным менялам. И таким издателем стал господин Иоаннис Каннас, человек в высшей степени безупречный, богочестивый и благородный, боголюбивой души и христоподражательного нрава, человек с нищелюбивыми устремлениями и свободным разумом, чьи многосторонние достоинства блистательны и видны всем. Вообще, можно было бы сказать, что в его душе, словно сговорившись, вместе обитают все нравственные совершенства.

Это он — тот, кто не упустит первенства в любом благом состязании, кто, по пословице, берется за всякий камень, чтобы по меньшей мере не отстать от других, а если возможно, то притязать и на первенство; кто деятелен и трудолюбив во всем, что приносит общую пользу. Именно он отнесся к делу как к неслыханной удаче, ревнуя искренней ревностью о братьях своих, но прежде всего вдохновленный благодатью свыше. Причем он сам, по собственному желанию, взялся за это предприятие. Потому что так и только так и должно было случиться: кто блистал нравственными добродетелями, усвоил себе право издать библию нравственности.

Словно из — под спуда, он извлек из былой тьмы и забвения этот сияющий светоч нравственности. Кроме того, он возвел на собственные средства типографию, эту высокую свещницу, этот устремленный ввысь маяк, и тем самым не только позволил ей источать свет обильный и доступный всем, но и сделал его известным едва ли не по всей вселенной, куда только могло достичь слово спасения. И этим он подвиг всех к деланию добродетелей, а через добродетели — к Божией славе, став, таким образом, соработником славы Божией. А трудиться для славы Божией — это, вне всякого сомнения, слава, которая превыше любой славы. Видите, сколь высока такая честь?

Теперь выходит в свет это точнейшее мерило добродетелей, это училище бесстрастия, эти опытные рассуждения мудрых Отцов, это благочестивое изложение старческих советов — одним словом, эта единственная в своем роде сокровищница всех нравственных благ. Да умолкнут Солоны, Да расточатся Ликурги, да померкнут Сократы, да сокроются Аристотели и Платоны и все прочие из внешних мудрецов, кто когда — либо писал о нравственных добродетелях! Все они вместе да уступят старшинство этой книге. Они далеко уклонились от цели этики — от истинного блага. Цель их философии — это не Бог (Который один есть высшее из всех благ и обращаясь к Которому всякая добродетель обретает свою цену), а благо естественное и временное. А уж если они ошиблись в цели, то ясно, что и подлинным добродетелям они не учат — во всяком случае, если, согласно им, всякое состояние вещи определяется ее целью.