Тронд Берг Эриксен - Августин. Беспокойное сердце

Борьба с донатистами была отчасти борьбой за метафоры. Донатисты называли Церковь «Запертым садом, заключенным колодезем, запечатанным источником» (Песнь Песней, 4,12). Они сравнивали Церковь с Ноевым ковчегом, построенным, чтобы пережить потоп (1 Пет. 3, 20–21). При этом они постоянно подчеркивали противоречие между чистым и нечистым, истинным и неистинным, верностью и предательством. В борьбе с донатистами Августину приходилось соблюдать осторожность, чтобы случайно не проявить неуважения к Священному Писанию или к Киприану, который был главным героем у всех африканских христиан. Он мог только показывать, что донатисты ошибочно толкуют и Священное Писание, и Киприана. Сам он крайне редко позволял себе критиковать стиль Киприана (О христ. учен. IV, 14). Киприан вообще был для африканских христиан столь же непререкаемым авторитетом, как Сципион Африканский для политиков поздней республики.

Таинство мученичества занимало центральное место в донатистской конструкции чистой церкви. Как Христова невеста, Церковь должна хранить чистоту и непорочность до Судного Дня, то есть до конца свадьбы. Это была одна из главных метафор донатистов. Все земные институты, включая видимую церковь, — это вспомогательные леса, которыми пользуются архитекторы, говорит Августин (Проп. 362). Он решительно не согласен с тем, что существующая община должна считаться Христовой невестой. Когда дом наконец построен — в Судный День, — леса должны быть убраны. В миропонимании Августина Церковь является также эсхатологической величиной. Однако он не смешивает церковную организацию с обществом святых. Божии человеки должны подчиняться миру, в котором они находятся по пути к вечному покою (Об обуч. оглаш., 21,37). Но никто не знает времени последнего гонения (О граде Бож. XVIII, 53) и никто не знает, кто попадет внутрь, а кто останется снаружи.

Когда Апарих, король вестготов, с 408 по 410 год опустошал Италию, император не мог контролировать Африку. В это время донатисты вылезли из своих щелей, и Августин остался с ними один на один без политической поддержки. Самые непримиримые донатисты пытались, по–видимому, совершить на него нападение из–за угла. В 408–410 годах законы императора против еретиков не действовали. Но в конце 410 года император созвал обе группы на общую «епископскую встречу», соllаtio, чтобы решить, какая из них представляет католическую церковь.

Римский чиновник Марцеллин, известный нам по вступлению к трактату «О граде Божием», должен был после собора доложить его результат императору Гонорию. Епископы из обоих лагерей изложили свои аргументы, Марцеллин был судьей, представлявшим императора. 18 мая 411 года в Карфагене собралось 286 католических и 279 донатистских епископов. Сохранился полый отчет о трех встречах, состоявшихся 1,3 и 8 июня. Марцеллин пригласил по семь представителей с каждой стороны. Но за своей семеркой донатисты стояли на своем, как Христос стоял на своем перед Пилатом.

Августин выступил только на третьей встрече, он повел себя с донатистами как ловкий адвокат. На другой день, 9 июня, Марцеллин принял решение. Донатисты проиграли. Суд императора Константина решил дело в пользу епископа Цецилиана. Донатисты были загнаны в подполье и начали распространять фантастические легенды, будто бы Симона Кирского заставили нести крест Иисуса Христа. Так они хотели заручиться поддержкой более древнего авторитета, чем сам Киприан.

Это поражение в суде привело к эпидемии самоубийств среди донатистов. Августин тоже был к ним безжалостен. В 420 году донатистский священник Гауденций хотел сжечь себя в церкви вместе со своей паствой. Августин сказал: Пусть сжигают себя, в адском пламени все равно будет гореть много донатистов. После 412 года наступил хаос. Военачальник Гераклиан поднял восстание. В 413 году Марцеллин был казнен. Августин жаловался, что Церковь не может защитить даже своих сторонников. Он начал сомневаться в пользе покровительства, которого ждал от союза между императором и Церковью.

После того, как донатистов разгромили и вынудили уйти в подполье, Августин сам стал склоняться к донатизму. Он был полемистом того типа, который держится своих убеждений, пока должен убеждать других, — говорит про него Питер Браун в своей ранней работе о жизни отцов Церкви, «Августин Гиппонский. Биография» (Brown, Р. Augustine of Hippo. A Biography. 1967). Августин считал, что учение об избранном меньшинстве не противоречит универсальным и общепринятым церковным понятиям.

Христианские церкви не могли никого спасти, но они могли обеспечить государство честными и преданными гражданами. Мы, на земле, должны своими силами улучшать наши временные условия. Августин чувствовал разочарование и усталость, он состарился. После казни Марцеллина в 413 году ему хотелось одного — жить среди своих книг и писать. Однако вскоре он был вовлечен в последний большой конфликт внутри Западной Церкви: в борьбу с Пелагием, и на это ушли его последние силы.

Борьба с донатистами была, однако, самой важной контроверзой. В Гиппоне существовали и другие религиозные сообщества, которыми Августин как епископ должен был заниматься. Он был великолепно подготовлен к борьбе с манихеями, ведь после девяти лет ученичества он хорошо знал все их традиции (О пользе веры, 2). В начале девяностых годов IV века Августин вел споры с манихеем Фортунатом Гиппонским, а в 404 году после публичной дисскуссии, длившейся два дня, склонил к истинной вере Электа Феликса. Феликс был побежден и обратился в христианство. Он принадлежал к внутреннему кругу манихеев.

В Гиппоне существовали и весьма курьезные секты, например, авелиты, которые отказались от размножения, но с помощью усыновления поддерживали число своей общины, или секта монтанистов, которые считали своим предшественником Тертуллиана. В то время ходило много апокрифов, которые, по–видимому, исправляли, дополняли или углубляли Священное Писание. Августин неутомимо выступал с предупреждениями против ереси и напоминаниями об истинной вере. Он порвал также, но не столь шумно, с присциллианами, астрологами и маркионитами.

Когда читаешь о жизни Церкви в IV веке в знаменитом сочинении Эдуарда Гиббона (Edward Gibbon) «История Упадка и крушения Римской империи» («The Decline and Fall of the Roman Empire », 1776—1788), создается впечатление, что во времена раннего христианства было столько же сект, сколько регионов и общественных классов. Это дало Гиббону, при несомненной ценности содержания его книги, повод для иронии. Правда заключается в том, что и император, и епископы были сильно обеспокоены тем, чтобы не дать своей пастве разбрестись в стороны. Спасти единство Церкви, не прибегая к насильственным мерам, было нереально. Расколы позволяют увидеть, как благодаря христианскому учению в широких кругах разжигались всевозможные богословские фантазии.