Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга II

3. Видишь ли, как пламенно Петр любит Христа? Не думай о том, что предлагаемое им убеждение не было обдумано; но рассуждай о том, как он пламенен был и как любовь ко Христу сжигала его. А что Петр говорил это не из боязни за себя, то видно из слов его, которые он произнес, когда Христос предсказывал будущую смерть и исход Свой, – из слов: душу мою положу за Тя; аще ми есть с Тобою иумрети, не отвергуся Тебе (см.: Ин, 13, 37; Мк. 14, 31). Заметь, как ради Христа он подвергался опасностям, когда именно не только не убежал от напавшей на Христа толпы народа, но, извлекши еще меч, отсек ухо у раба архиерейского. Таким образом он не о себе заботился, но трепетал за Учителя своего. Далее, – так как слова его были решительны, то теперь он одумывается и, чтобы снова не навлечь на себя упрека, продолжает: хощеши ли, да сотворим зде три сени, едину Тебе, и Моисеови едину, и Илии едину? (см.: Мф. 17, 4). Что ты говоришь, Петр? Не ты ли незадолго пред этим отличал Его от рабов, а теперь опять смешиваешь с рабами? Вот как ученики были несовершенны до креста! Хотя Петр и имел откровение от Отца, но он не удерживал его постоянно, а смущался страхом, – не только тем, о котором я сказал, но и страхом, родившимся в нем при самом видении. Потому другие Евангелисты, говоря об этом и показывая, что причиною смущения, с которым он произносил эти слова, был именно страх тот, сказали: Марк – не ведяше, что рещи; бяху бо пристрашни (Мк. 9, 6); а Лука, сказав: сотворим сени три, присоединил: не ведый, еже глаголаше (Лк. 9, 33). Притом, показывая, что как Петр, так и прочие ученики были поражены большим страхом, Лука говорит о них: бяху отягчени сном, убуждшеся же видеша славу Его (Лк. 9, 32). Под сном здесь Евангелист разумеет большое отягчение, происшедшее в них от видения. Как чрезмерный блеск ослепляет глаза, так и они поражены были тогдашним светом. Этот свет явился не ночью, а днем, и слабое их зрение отягчалось величием блеска. Что ж далее? Ни Сам Христос не говорит ничего, ни Моисей, ни Илия; но больший всех и более всех достойный веры Отец глаголет из облака. Почему ж из облака? Так всегда является Бог. Облак и мрак окрест Его (Пс. 96, 2); еще: седит на облаце легце (Ис. 19, 1); еще: полагаяй облаки восхождение Свое (см.: Пс. 103, 3); также: облак подъят Его от очию их (см.: Деян. 1, 9); еще: яко Сын человеч идый бяше на облацех небесных (Дан. 7, 13). Потому, чтобы ученики проверили, что глас этот есть глас Самого Бога, является облако, и притом светлое. Еще же Ему глаголюще, се, облак светел осени их, и се, глас из облака, глаголя: Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих, Того послушайте! (Мф. 17, 5). Когда Бог изрекает угрозы, тогда показывает мрачное облако, как, например, на горе Синайской: сниде Моисей в облако и во мрак (см.: Исх. 24, 18), и восхождаше дым, яко дым пещный (Исх. 19, 18). Равным образом и пророк, говоря об угрозах, сказал: вода во облацех воздушных (Пс. 17, 12). Здесь же, поелику Он имел намерение не устрашить, а научить, является светлое облако. И в то время, как Петр сказал: сотворим три сени, Сам Он показал сень нерукотворенную. Вот почему там курение и дым пещный, здесь – свет неизреченный и глас. Потом, чтобы показать, что не просто говорит об одном из трех, но именно о Христе, прочие двое, когда раздался глас, удалились, потому что если бы говорено было просто о ком-нибудь из них, то по удалении двоих не остался бы один Иисус. Почему же облако осенило не одного только Христа, но всех? Если бы оно осенило одного Христа, то можно было бы подумать, что глас происходил от Самого Христа. Потому и Евангелист, предотвращая это самое, говорит, что глас был из облака, то есть от Бога. Что ж говорит глас этот? Сей есть Сын Мой возлюбленный! Если же Иисус есть Сын возлюбленный, то не бойся, Петр! Тебе уж нужно было знать и могущество Его, и увериться в Его Воскресении. Если же ты не знаешь, то, по крайней мере, ободрись гласом Отца. Если Бог всемогущ, – как Он и действительно таков, – то и Сын всемогущ. Потому не бойся угрожающих опасностей. Если же ты все еще не соглашаешься, то, по крайней мере, рассуди, что Он есть Сын, и Сын любимый: Сей есть Сын Мой возлюбленный! Если же Он любимый, то не бойся. Кто погубит того, кого любит? Итак, не смущайся; хотя бы любовь твоя к Нему была безмерна, но ты не любишь Его так, как любит Родивший Его, Который о Нем благоволит. Он не потому только любит Его, что родил Его, но и потому, что Он равен Ему во всем и одну имеет с Ним волю. Следовательно, причина любви Его двоякая, или даже троякая, то есть что Он Ему Сын, что возлюбленный, что в Нем все Его благоволение. Что ж значит: о Немже благоволил! Отец как бы так говорит: в Нем покой Мой и услаждение; и это потому, что Он во всем совершенно равен Отцу; воля у Него одна с волею Отца, и, будучи Сыном, Он во всем составляет одно с Рождшим. Того послушайте, – так что, если бы Он захотел быть распятым на кресте, ты тому не противься. И слышавше падоша ницы, и убояшася зело. И приступль Иисус, прикоснуся их, и рече: востаните и не бойтеся. Возведше же очи свои, никогоже видеша, токмо Иисуса единаго (см.: Мф. 17, 6–8).

4. Отчего же они были так поражены, когда услышали эти слова? И прежде такой глас был на Иордане, в присутствии народа, но никто не испытал ничего подобного; и после опять, когда и гром был, как говорили, никто не испытал подобного. Отчего же они поверглись ниц на горе? Причины тому: уединенность и высота места, глубокое молчание, преображение, соединенное с ужасом, свет чрезвычайный и облако простертое – все это повергло их в сильный трепет. Отвсюду окружали их поразительные вещи, и они, в ужасе, пали и поклонились. Но чтобы страх, слишком долго действуя, не лишил их памяти, Христос тотчас рассеивает их ужас и предстает очам их один; и заповедует им не говорить о событии никому до тех пор, пока Он восстанет из мертвых. Сходящим им с горы, заповеда им никомуже поведати видения, дондеже из мертвых воскреснет (см.: Мф. 17, 9). Действительно, чем более стали бы рассказывать о Нем чудесного, тем труднее для многих было бы тогда верить этому. Притом соблазн о кресте от того еще более увеличивался. Потому-то Он велит им молчать, и не просто велит, но снова напоминает им о Своих страданиях, как будто бы приводя причину, по которой Он повелевал им молчать, – запретив именно не всегда открывать это, но только до тех пор, пока Он восстанет из мертвых. Умолчав о том, что было весьма неприятно, Он говорит только одно утешительное. Что ж после этого? Не могли ли они соблазниться? Никак. Нужно было только пройти времени до креста; а после они исполнились Духа и в знамениях находили голос, споспешествующий им. Все, что они говорили после, достойно было вероятия: дела, громче всякой трубы, провозвещали Его могущество, и события не возбуждали уже никакого соблазна. Подлинно, ничего не может быть блаженнее апостолов, и особенно троих из них, удостоившихся быть с Господом под покровом одного облака. Впрочем, и мы, если захотим, можем увидеть Христа, – не в таком виде, в каком они видели Его на горе, но в виде гораздо лучшем, потому что впоследствии Он придет не в прежнем виде. Тогда Он, щадя учеников, явил им столько славы, сколько они могли снести; после же Он придет во славе Отца Своего, не с Моисеем только и Илиею, но с бесчисленными воинствами Ангелов, с Архангелами, с Херувимами, со всеми их несметными полчищами; не одно облако будет над главою Его, но все небо будет сосредоточено над Ним. Как судьи, когда совершают всенародно суд свой, отнимают занавеси и показываются всем, так точно и тогда все увидят Христа восседящего, и все люди предстанут Ему, и Он Сам Своими устами будет отвечать им. Иным скажет: приидите благословенный Отца Моего: взалках бо, и даете Ми ясти (Мф. 25, 34–35); некоторым же скажет: благий рабе и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю (см.: Мф. 25, 21). А другим, определяя иное, скажет: отъидите во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (см.: Мф. 25, 41); некоторым же: лукавый рабе и лениве (см.: Мф. 25, 26). Иных рассечет и предаст мучителям; других же велит, связавши руки и ноги, ввергнуть в тьму кромешную. И после секиры примет их пещь, в которую будет ввергнуто все, что выброшено из сети. Тогда праведницы просветятся яко солнце (Мф. 13, 43), и даже еще более, нежели солнце; если же сказано так, то не потому, чтобы светлость их была точно такова, как солнечная, но потому, что мы не знаем другого светила, блистательнее солнца. Христос посредством известного нам предмета хотел только изобразить будущую славу святых. Так точно Евангелист, когда говорит, что Иисус на горе просиял как солнце, говорит так по той же самой причине; а что свет был более приводимого в сравнение (солнечного света), это доказали ученики тем, что пали ниц. Если бы свет этот не был чрезвычайный, а был бы подобный солнечному, то они не пали бы, а легко снесли его. Итак, праведники в то время просветятся как солнце, и еще более; грешники же испытают крайние бедствия. Тогда не нужно будет доказательств, обличений, свидетелей. Тот, Кто судит, есть вместе и свидетель, и обличитель, и судия. Он все знает ясно: вся бо нага и объявлена пред очима Его (Евр. 4, 13). Туда никто не явится богатым или бедным, сильным или слабым, мудрым или глупым, рабом или свободным; все эти отличия исчезнут, и разбираться будут одни дела. Если в судах осужденный за худое управление или убийство, кто бы он ни был – префект, или консул, или подобный им, лишается всех достоинств и приемлет достойную казнь, то тем более так будет там.