Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга II

3. Что ты говоришь, Петр? Пророк сказал: разыдутся овцы; Христос подтвердил сказанное; а ты говоришь: нет? Разве тебе не довольно того, что случилось прежде, когда ты говорил: будь милостив к Себе (см.: Мф. 16, 22) – и был обличен? Христос попускает пасть Петру для того, чтобы научить его во всем повиноваться Ему и определение Его почитать вернейшим собственного суждения. Да и прочие получили немало пользы от его отвержения, познавши немощь человеческую и истину Божию. Когда Сам Бог предсказал что-нибудь, то не должно уже оспаривать этого и восставать против многих. Хваление, говорит апостол, ты будешь иметь в себе, а не во инем (см.: Гал. 6, 4). Надлежало бы молиться и говорить: помоги нам не разлучаться; а он надеется на самого себя и говорит: аще и еси соблазнятся о Тебе, аз никогда же, – то есть хотя бы все потерпели это, но я не потерплю, – что мало-помалу приводило его к гордости. Желая удержать его от этого, Христос и попустил отвержение. Так как Петр не внимал словам ни Христа, ни пророка (хотя Христос для того и привел свидетельство пророка, чтобы ученики не противоречили), то он научается самыми делами. А что Христос попустил Петру отвергнуться для того, чтобы исправить в нем этот порок, – послушай, что Он говорит: Аз же молился о тебе, да не оскудеет вера твоя (Лк. 22, 32). Это сказал Он для того, чтобы сильно тронуть его и показать, что его падение опаснее падения прочих и требует большей помощи. В самом деле, здесь было два преступления: во-первых, то, что он противоречил, во-вторых, то, что ставил себя выше других; или, лучше сказать, было и третье преступление– то, что он все приписывал самому себе. Итак, для уврачевания этого Христос и попустил падение; и потому, оставивши прочих, обращается к Петру: Симоне, говорит Он, Симоне, се, сатана просит вас, дабы сеял, яко пшеницу (Лк. 22, 31), – то есть, возмущал, колебал, искушал; Аз же молился о тебе, да не оскудеет вера твоя. Но почему же, если сатана просил всех, Христос не сказал: молился за всех? Не очевидно ли, что и это имеет ту же цель, о которой я говорил выше, то есть что Христос обращает Слово Свое к Петру, чтобы тронуть его и показать, что его падение опаснее падения прочих? Почему тоже не сказал Он: Я не попустил, но: молился ? Идя на страдание, Он говорил смиренно, чтобы показать Свое человечество. Тот, Который создал Церковь на исповедании Петра и так оградил ее, что бесчисленные опасности и смерти не одолеют ее, Который дал ему ключи Царствия Небесного, вручил столь великую власть и, для совершения этого, не имел нужды в молитве (не сказал тогда: молился, но со властью сказал: созижду Церковь Мою, и: дам ти ключи Царствия Небеснаго – Мф. 16, 18–19), каким образом нуждался в молитве для утверждения колеблющейся души одного человека? Почему же сказал так? По той причине, о которой я говорил, и по причине немощи учеников Своих, так как они еще не имели надлежащего о Нем понятия. Как же Петр отрекся? Христос не сказал: чтобы ты не отрекся, но: чтобы не оскудела вера, чтобы он не погиб совершенно. И это было делом попечения Христова. Действительно, безмерный страх, объявший Петра, все рассеял; а безмерным этот страх был потому, что Бог совершенно лишил его Своей помощи; а лишил помощи потому, что в нем была сильна страсть гордости и противоречия. Итак, для совершенного истребления этой страсти Бог допустил столь сильному страху объять Петра. А что эта страсть была в нем сильна, видно из того, что он не удовольствовался тем, что прежде противоречил и пророку, и Христу, но и после того, когда Христос сказал ему: аминь глаголю тебе, яко в сию нощь, прежде даже алектор не возгласит, трикраты отвержешися Мене, говорил: аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе (Мф. 26, 34–35). Лука же (см.: Лк. 22, 33–34) прибавляет, что чем более Христос опровергал, тем более Петр противоречил. Что значит это, Петр: когда Христос говорил: един от вас придаст Мя, ты боялся, чтобы не быть предателем, и побуждал ученика спросить, хотя ничего подобного не сознавал в себе; а теперь, когда Он ясно провозглашает и говорит: еси вы соблазнитеся, ты противоречишь, и не однажды только, а дважды и много раз? Так именно говорит Лука. Отчего же это случилось с ним? От великой любви, от великой радости. Когда он освободился от того страха относительно предательства и узнал предателя, то говорил уже с дерзновением и, возвышая себя над другими, заявлял: аще и еси соблазнятся, но аз не соблазнюся. Зависело это отчасти и от честолюбия, так как на вечери ученики рассуждали о том, кто из них больше: так мучила их эта страсть. Вот почему Христос уничижил Петра, не с тем, чтобы побудить его к отвержению, – да не будет, – но чтобы, оставив его лишенным помощи, показать слабость человеческой природы. Смотри, как после этого он сделался кроток: когда, по Воскресении, сказал: сей же что? (Ин. 21, 21) – и был остановлен, то не осмелился уже противоречить, как здесь, но умолчал. Также и при вознесении, когда услышал: несть вашеразумети времена и лета (Деян. 1, 7), опять молчал и не противоречил. И после этого, когда на горнице, и при видении плащаницы, услышал голос, говорящий ему: яже Бог очисти, ты не скверни (см.: Деян. 10, 15), – и еще не знал ясно, что значат эти слова, – молчал и не спросил.

4. Все это было следствием падения. Прежде этого Петр все приписывал себе, говоря: аще и еси соблазнятся, аз не соблажнюся; аще ми есть с Тобою иумрети, не отвергуся Тебе, тогда как надлежало бы сказать: если получу от Тебя помощь. Но после падения он говорит совершенно противное: что на ны взираете, яко своею ли силою или благочестием сотворихом его ходити? (Деян. 3, 12). Отсюда мы научаемся той великой истине, что недостаточно бывает собственного старания человека, если он не получит высшей помощи; и наоборот, что мы не получим никакой пользы от высшей помощи, если не будет у нас собственного старания. То и другое доказывают Иуда и Петр. Первый, получивши много помощи, не получил никакой пользы, потому что не захотел и не приложил собственного старания; а последний и при собственном старании пал, потому что не получил никакой помощи. Добродетель слагается из этих двух принадлежностей. Поэтому я умоляю, чтобы вы, предоставляя все на волю Божию, не предавались усыплению и чтобы при собственном старании не думали, что вы всё совершаете собственными трудами. Богу не угодно, чтобы мы были нерадивы, а потому Он не все Сам совершает; равно не угодно Ему и то, чтоб мы были самонадеянны, вследствие чего не все нам дал, но, из того и другого отнявши вредное, оставил нам полезное. Поэтому же попустил пасть и верховному апостолу, чтобы сделать его кротким и возбудить к большей любви. Кому больше, сказано, оставится, больше возлюбит (см.: Лк. 7, 47). Итак, будем во всем повиноваться Богу и ни в чем не будем противоречить, хотя бы слова Его казались противными нашим мыслям и взглядам; но пусть управляет слово Его нашими мыслями и взглядами. Таким же образом будем поступать и в Таинствах, обращая внимание не на внешность только, но содержа в уме своем слова Христовы. Слово Его непреложно, а наше чувство легко обольщается. Первое никогда не погрешает, а последнее часто обманывается. Поэтому когда Христос говорит: сие есть Тело Мое , то убедимся, будем верить и смотреть на это духовными очами. Христос не предал нам ничего чувственного, но все духовное, только в чувственных вещах. Так и в крещении: чрез чувственную вещь, воду, сообщается дар, а духовное действие состоит в рождении и обновлении. Если бы ты был бестелесен, то Христос сообщил бы тебе эти дары бестелесно; но так как душа твоя соединена с телом, то духовное сообщает тебе чрез чувственное. Как многие ныне говорят: желал бы я видеть лицо Христа, образ, одежду, обувь! Вот, ты видишь Его, прикасаешься к Нему, вкушаешь Его. Ты желаешь видеть одежды Его, а Он дает тебе Самого Себя, и не только видеть, но и касаться, и внушать, и принимать внутрь. Итак, никто не должен приступать с небрежением, никто с малодушием, но все с пламенною любовью, все с горячим усердием и бодростью. Если иудеи ели агнца с поспешностью, стоя и имея сапоги на ногах и жезлы в руках, то гораздо более тебе должно бодрствовать. Они готовились идти в Палестину, а потому и имели вид путешественников; ты же готовишься идти на Небо.