Сборник - Достопамятные сказания о подвижничестве Святых и Блаженных Отцов

37. Пришел к авве Арсению один отец и постучался у дверей его. Старец, думая, что это был его прислужник, отворил дверь. Увидев же, что это другой, пал на лицо свое. Тот говорил ему: встань, авва! дай мне облобызать тебя! Но старец отвечал ему: не встану, пока ты не уйдешь. И после долгих просьб старец не встал, пока он не удалился.

38. Об одном брате, который пришел в Скит видеть авву Арсения, сказывали, что он, вошедши в церковь, просил клириков проводить его к авве Арсению. Они сказали: подожди немного, брат, и увидишь его. Но он сказал: я ничего не буду есть, пока не увижу его. Тогда послали одного брата проводить его к авве Арсению, ибо келья его находилась далеко. Постучавшись у дверей, они взошли и, приветствовав старца, сели молча. Потом провожавший из церкви брат сказал: я пойду, помолитесь обо мне. А брат-странник, не смея говорить со старцем, сказал брату: и я пойду с тобою. И вышли вместе. После сего просил он провожавшего брата: проводи меня и к авве Моисею, который был разбойником. Когда пришли к Моисею, он принял их с радостию и отпустил весьма ласково. После сего провожавший брат сказал страннику: вот я водил тебя и к чужестранцу, и к египтянину; который из них тебе понравился? Он отвечал: мне понравился египтянин. Один отец, услышав об этом, помолился Богу так: Господи! открой мне дело сие: один для имени Твоего убегает людей, а другой для Твоего же имени принимает их с отверстыми объятиями. — И вот, ему были показаны два больших корабля на реке. На одном он видит авву Арсения и Духа Божия, плывущих в безмолвии, а на другом авву Моисея и Ангелов Божиих, которые питали его сотовым медом.

39. Авва Даниил сказывал: авва Арсений, приближаясь к смерти, завещал нам: не заботьтесь делать по мне вечери любви. Ибо, если я приготовил для себя сию вечерю, то найду ее.

40. Когда приближалась кончина аввы Арсения, ученики его пришли в смятение. А он говорит им: еще не настал час; когда же настанет, скажу вам. Но я буду судиться с вами на Страшном Суде, если вы отдадите кому-либо останки мои. Они сказали: что же нам надо будет делать? Мы не знаем, как похоронить тебя. Старец отвечал им: ужели не знаете, как привязать к ноге моей веревку и тащить меня на гору?

Старец обыкновенно говаривал: Арсений, для чего ты ушел из мира? — После бесед я часто раскаивался, а после молчания — никогда.

Когда приблизилась кончина его, братия увидели, что старец плачет. Они говорят ему: правда ли, что и ты, отец, страшишься? Он отвечал им: правда, настоящий мой страх всегда был со мною с того самого времени, как я сделался монахом. — И таким образом он почил.

41. Сказывали также, что во все время жизни своей, сидя за рукодельем, он имел платок на груди, по причине слез, падавших из очей его. Авва Пимен, когда услышал, что он почил, прослезившись, сказал: блажен ты, авва Арсений, что оплакал себя в здешнем мире! Ибо кто здесь не плачет о себе, тот будет вечно плакать там. Итак, необходимо плакать или здесь — добровольно, или там — от мучений.

42. Авва Даниил сказывал, что авва Арсений никогда не хотел говорить о каком-либо спорном месте из Писания, хотя и мог, если бы захотел. Даже и письма редко писывал. Когда же приходил по временам в церковь, он становился за столбом, чтобы никто не видал лица его и чтобы самому также не смотреть на других. Вид у него был ангельский, как у Иакова; весь был сед, телом строен, впрочем, сух. Бороду имел длинную, простиравшуюся ниже груди. Ресницы выпали у него от слез. Ростом он был высок, но от старости стал горбат. От роду имел девяносто пять лет. При дворе блаженной памяти Феодосия Великого провел он сорок лет и был отцом августейших царевичей — Аркадия и Гонория. Сорок также лет провел он в Скиту; десять — в Трое верхнего Вавилона, против Мемфиса, и три года в Александрийском Канопе. На два последние года опять пришел он в Трою, где и почил, окончив течение свое в мире и страхе Божием. Яко бе муж благ и исполнь Духа Свята и веры (Деян. 11, 24). Он оставил мне кожаный хитон свой, белую жесткую власяницу и пальмовые сандалии. И я, недостойный, носил все это, дабы получить благословение.

43. Авва Даниил рассказывал еще об авве Арсении: призвал он однажды отцов моих, и авву Александра и Зоила, и со смирением сказал им: демоны нападают на меня, и не знаю, не одолевают ли они меня во сне; потрудитесь эту ночь со мною и постерегите, не задремлю ли я во время бдения. Авва Александр и Зоил сели с вечера, молча, один по правую его руку, а другой по левую. После отцы мои говорили: мы уснули, и встали, и не заметили, чтобы он задремал. Поутру же (Бог знает, нарочно ли это сделал, дабы мы подумали, что он дремал, или в самом деле природа склонила его ко сну) он трижды вздохнул и тотчас встал и сказал: да, я задремал. А мы сказали в ответ: не знаем.

44. Однажды пришли к авве Арсению старцы и усильно просились взойти к нему. Он отворил им дверь, и они просили его сказать им что-нибудь о пребывающих в безмолвии, которые никого не принимают к себе. Старец говорит им: пока девица живет в доме отца своего, многие желают иметь ее своею невестою; но когда выйдет замуж, не всем уже нравится. Одни хвалят ее, а другие унижают; ей нет уже такой чести, как прежде, когда жила она в сокровенности. Так бывает и с душою: как скоро она становится открытою для всех, — не может всем угождать.

Авва Петр, ученик аввы Лота, рассказывал: был я однажды в келье аввы Агафона. Тогда пришел к нему один брат и сказал: хочу жить с братиями; скажи мне, как мне жить с ними? Старец отвечает ему: как в первый день, когда придешь к ним, так и во все дни жизни твоей веди себя пред ними, как странник, и не будь дерзок. Авва Макарий спросил его: что же бывает от дерзости? Старец отвечал ему: дерзость подобна сильному жгучему ветру, от которого, когда подует, все бегут, и он портит всякой плод на древах. Авва Макарий сказал ему: ужели так вредна дерзость? Авва Агафон отвечал: нет другой страсти вреднее дерзости; она мать всем страстям. Потому подвижнику не надобно быть дерзким, хотя бы и один был в келье. Знаю одного брата, который, прожив долгое время в келье, где у него была постель, говорил: я оставил бы свою келью, не зная постели сей, если бы другой не сказал мне о ней. Такой человек — истинный делатель и воин Христов!

2. Авва Агафон говорил: монах не должен доводить себя до того, чтобы совесть обличала его в каком-либо деле.

3. Говорил также, что без соблюдения заповедей Божиих человек не успеет ни в одной добродетели.

4. Еще говорил: я никогда не ложился спать, имея что-либо против другого; и, сколько мог, не допускал также, чтобы кто-либо отходил ко сну, имея что-нибудь против меня.

5. Рассказывали об авве Агафоне следующее. Пришли к нему некоторые, услышав о великой его рассудительности. Желая испытать, не рассердится ли он, спрашивают его: ты Агафон? мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец. Он отвечал: да, это правда. Они опять спрашивают его: ты, Агафон, пустослов и клеветник? Он отвечал: я. И еще говорят: ты, Агафон, еретик? Он отвечал: нет, я не еретик. Затем просили его: скажи нам, почему ты на первые вопросы соглашался, а последнего не вынес? Он отвечал им: первые пороки я признаю за собою, ибо это признание полезно душе моей; а быть еретиком — значит быть в отлучении от Бога; но быть отлученным от Бога я не хочу. — Услышав сие, они удивились рассудительности его и отошли, получив назидание.