Максим Исповедник - Главы о любви

67 Схолия: «Он говорит, что естественное созерцание заповедей, или чистая любовь к ближнему, освобождает от себялюбия и самодурства соблюдающих эти заповеди. А ведение сущих избавляет обладающих им от забвения и неведения. Посредством всего этого, учитывая трехчастность души, осуществляется всякая добродетель, когда это происходит соответственно разуму и естеству; когда же происходит вопреки им, то возникает всякий порок. Помни, что неведение, себялюбие и самодурство являются первоисточниками и родителями всякого порока. Их учредил в нас лукавый, воспользовавшись злоупотреблением [естественных] сил [души] в нас».

68В данном случае преп. Максим использует термин μετρον («мерило», «мера», «степень») как синоним понятия κατάστασις («состояние», «устроение», «положение»).

69 Букв.: производит (осуществляет) такое озарение (την τοιαύτην ϊλλαμφιν ενεργουντος). Здесь предвосхищаются идеи, получившие распространение в позднейшем исихазме, где Божественный свет, как «энергия» Бога, не сводится к чувственному или умопостигаемому свету, но превосходит их, озаряя и просвещая в то же время и чувство, и ум. См.: Lossky V. In the Image and Likeness of God. L.; Oxford, 1974. P. 58–61.

70Судя по контексту, преп. Максим здесь отождествляет «логосы» (свойства), которые окрест Бога, с εμφάσεις – отражениями, образами, «манифестациями» Его.

71Понятие φιλαυτία (обычно переводится как «самолюбие», но лучше – в качестве обозначения порока – «себялюбие») играло значительную роль уже в античной этике, причем Аристотель проводит различие между духовно-благородной «филаутией» («самолюбием» как источником нравственного совершенствования) и вульгарно-материальной «филаутией» (пороком). В дальнейшем «филаутия» обычно ассоциировалась только с пороком, в том числе и у христианских авторов. Ориген, например, считал ее источником всякого зла в людях. Но преп. Максим в своем нравственном учении восстановил разграничение, проведенное некогда Аристотелем, и у него имеются высказывания о «филаутии»-добродетели. То есть «духовном» (νοεράν) самолюбии, отождествляемом им с высшей любовью к Богу. В данном случае, конечно, речь идет о «филаутии»-пороке, которая определяется как προς το σώμα πά&ος (букв.: страсть к телу). См.: Hausherr I. Philautie. De la tendresse pour soi à la charité selon saint Maxime le Confesseur. Roma, 1952. P. 5–56.

72Здесь подразумевается уже упоминавшаяся антропологическая триада: то το επιθυμητικον – το θυμικόν – το λογικόν, восходящая к Платону. Но у преп. Максима встречается и иная трихотомическая схема психологии: vovg – Xoyog – шойуочд, восходящая к перипатетизму. См.: Thunberg L. Microcosm and Mediator: The Theological Anthropology of Maximus Confessor. Lund, 1965. P. 184–206.

73Под τον τύπον υμών в данном случае подразумевается Господь. Аналогичное словоупотребление встречается у преп. Макария Египетского, увещающего братии «быть вплоть до смерти подражателями (μιμητάς) Господа, во всем ставшего для нас образцом и примером (τύπου και υποδείγματος) и в смерти победившего смерть» ( Maharios/Symeon. Reden und Briefen. Bd. I. S. 136).

74Зло в данном случае преп. Максим определяет как то πάθος του κατά φύσιν νοήματος. То есть как болезненное и страдательное состояние нашего естественного умозрения. Проблеме зла он уделяет особый экскурс в «Вопросоответах к Фалассию» (см.: Quaestiones ad Thalassium. P. 29–35), где отрицает субстанциальность зла. Из предшественников преп. Максима в подобном решении проблемы зла можно указать на св. Григория Нисского, который указывает, что зло не берет свой исток в воле Божией, но возникает в нас, когда мы удаляемся от блага. Зло, согласно св. Григорию, есть этическая, а не онтологическая категория (поэтому зло = пороку), вследствие чего определяется как «отсутствие добродетели» (άρετης άπουσίαν) и состоит «в лишенности блага» (εν τη του άγαθου στηρησει) (см.: Grégoire de Nysse. Discours catechetique. P. 32, 38). Поэтому в аксиологическом и онтологическом плане зло-порок и добродетель несравнимы, Евагрий выражает это очень четко: «Было [время], когда зла не было (ην οτε ούκ ην κακία) , и будет [время], когда его не будет (και εσται οτε ούκ εσται) Но не было [времени], когда не было добродетели, и не будет [времени], когда ее не будет» (Évagre le Pontique. Scholies aux Proverbs // Sources chretiennes. P., 1987. № 340. P. 152). И в целом для отцов Церкви «зло действительно есть недостаток, порок, несовершенство; не какая-то природа, а то, чего природе недостает, чтобы быть совершенной. В аспекте сущностном отцы считают, что зла не существует, что оно есть только лишение бытия». Но, не имея места среди сущностей, зло «не только “недостаточность”, в нем есть активность. Зло не есть природа, но состояние природы, и в этом высказывании отцов заключается большая глубина. Таким образом, оно есть как бы болезнь, как бы паразит, существующий только за счет природы, на которой паразитирует» (Лосский В. И. Догматическое богословие. С. 161). Об этом паразитическом характере зла и высказывается в данной главе преп. Максим.

75Вообще для преп. Максима характерна не только негативная, но и позитивная оценка «страсти» (πάδος), ибо она коренится в «страстном начале» (παθητόν), присущем человеческому естеству. Только противоестественная и неразумная «страсть», как подчеркивается в этой главе, становится в собственном смысле пороком. Об этом см.: Balthasar И. U. Kosmische Liturgie. Maximus der Bekenner: Hohe und Krise des griechischen Weltbilds (1 Aufl.). Freiburg im Br., 1941. S. 178–180; Volker W. Maximus Confessor als Meister des geistlichen Lebens. Wiesbaden, 1965. S. 123.

76В «Патрологии» Миня стоит слово κρίσις («суждение»), но Г. Бертольд, ссылаясь на критическое издание «Глав о любви», избирает понятие χρησις (см.: Maximus Confessor. Selected Writings. P. 91–92). Этому чтению следуем и мы.

77Выражение εν τη άμηλεία της διαίτης указывает на строгую регламентацию всей повседневной жизни монахов, прежде всего, жесткого поста относительно пищи. Евагрий также советует уже достаточно преуспевшим в аскетических подвигах: «Не пренебрегай воздержанием в пище (της διαίτης) на протяжении всей жизни своей» (Évagre le Pontique. Le Gnostique. P. 158). Сам Евагрий, следует отметить, прошел суровую школу в этом плане у преп. Макария Египетского и преп. Макария Александрийского, из которых особенно последний отличался соблюдением жесткого поста. См.: Bunge G. Évagre le Pontique et les deux Macaire // Irenikon. 1983. № 3. P. 326.

78Словом ησυχάζοντι, как и выражением в самом конце главы (την καλην ησυχίαν μετά εκτεινοΰς προσευχής), преп. Максим указывает на практику внутренней молитвы, «умного делания», распространенную уже с самого возникновения отшельничества в конце III – начале IV в., а затем развитую синайским и афонским иночеством. См.: Мейендорф И. Ф. О византийском исихазме и его роли в культурном и историческом развитии Восточной Европы // Вопросы истории русской средневековой литературы. Труды отдела древнерусской литературы. 1973. Т. 29. С. 292–293; Meyendorff J. Mount Athos in the Fourteenth Century: Spiritual and Intellectual Legacy // Dumbarton Oaks Papers. 1988. Vol. 42. P. 158–159.