Алексий Потокин - Об одной заповеди Христа

«И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним» (Мф.4.22) — так просто было пройдено первое поприще Апостолами, на котором они оставили свое состояние (пусть и небольшое), свой дом, мать и отца. За этой простотой прозрение нового сокровища, прощание со старым, не торопливая бездумная мерцающая решимость, а выбор глубины вечного сердца. Отметим, что первым трудную заповедь об оставлении отца и матери выполнил Сам Христос. Чтобы не покидать нас мертвых, Он соглашается пережить разрыв с Отцом: «Боже, Боже вскую оставил мя еси…» (Мф. 27.46), а прежде оставил земных родителей: «Мне должно быть в том, что принадлежит отцу Моему»…(Лк. 2.49) и в то время, когда Его мать искала встречи, Он в ответ на известие о ее поиске: «Кто матерь Моя? И кто братья Мои?» (Мф. 12.48) … «матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его (Лк. 8.21). Это вольный отказ Его от приоритета крови над духом был вольно принят согласием и Его матерью, так, отказываясь от владения Им — главного своего богатства, Она шла первое поприще узнавания-слушания, но не потеряла при этом никого и ничего, а приобрела возможность идти второе поприще — радостно служить всем, исполняя благую волю. Для Нее оно оказалось возможным в полноте раньше других — Она первая воскресла и пребывает с Сыном. Хочется еще и еще раз напомнить, как Она проходила первую часть пути — постоянно знакомилась с Cыном, внимая Ему: «И Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем» (Лк. 2.51). Это слышание-хранение с внутренним усилием принять, понять, отблагодарить, довериться происходило не в уме, который легко забывает или угасает на сон от действительности, а там, в груди, где Его слово согревает, дает смысл желать, веселит удивлением, только растет, как у влюбленного, которому образ любимой объясняет все обстоятельства жизни и причину, их вызвавшую к бытию, дает силы и возможность все считать своим, близким, непрестанно вбирая в себя всё. Образ любимого тихонечко растет и наполняется взаимностью и днем и ночью, при встрече и разлуке. В это время познания ничто и никто не разъединит их, только обогатит. Пример Богородицы — некая проба честности нашего пути: если я устал узнавать другого или думаю, что узнал до конца, целиком, и больше не надо узнавать — общего поприща нет.

Знакомясь с заповедью Христа, пока только очерчивая контуры заповеданного, присмотримся внимательнее к ее отдельным словам и словосочетаниям. Чистота Христа, Его неоскудевающая правда и неослабевающая верность сообщают непривычную силу и глубину смысла даже Его кратким репликам. «И кто принудит..». В расхожих, обычных на вид словах скрыто важное условие исполнения просимого: личное обращение. Не призыв партии или правительства, не совместное обращение лучших людей или идеологическое указание верного учения, нет. Только личное, без посредников, обращение человека открывает возможность вступить с ним на общий путь. Выбор и принятие друга (супруга, братьев, любого ближнего) должен совершаться не по совету родителей (его можно принять во внимание), других благодетелей и авторитетов, а по тайному обоюдному желанию (о его наличии можно узнать задним числом по плодам этого союза).

Христос, приглашая на дружбу, называл избранников по именам, и это такое привычное, обыденное между людьми техническое (формальное) событие, в Его устах имело силу при наличии встречного движения души открывать глаза на духовную действительность. По Его примеру и мы, если хотим приобрести человека, должны обратиться лично к нему как к особенному и единственному. «Если кто» — подчеркивает исключительность призыва — не может позвать безличная нужда — каждый новый призыв небывалый, неповторимый, поэтому с каждым человеком предстоит свое доселе невиданное поприще, свое неслыханное блаженство. В этом причина непередаваемости и неописуемости неба, о котором, например, хоть и видел, да не мог известными глаголами рассказать апостол Павел. В этом творчество, новизна чуда каждой встречи и дружбы.

«Принудит» — слово, которое по видимости враждует с целью Христа по отношению к нам, определяя ее так: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ио. 8.32). В своих страданиях Он свидетельствовал: «Никто не отнимает ее (жизнь Мою) у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ио. 10.18), т. е. Христос Сам не подчинялся насилию, и не может нам заповедовать поступать иначе. Кроме сокровенного смысла заповедей неба, необходимо знать тех, кто их воспринимает, помогая слушателям вместе с тем понять самих себя. Мы слепы не только на вечную жизнь, но — это общее свойство сердечной слепоты — и на самих себя. Как понять, что в нас главное, основа, что выдуманное, ложное, больное, ведь больные воспринимают нормальную жизнь как муку для себя; парализованные не танцуют зажигательно, гнойные и кровоточивые не отдыхают с удовольствием, одержимые обидой и раздражением не поют хором веселых песен. Предложить себя без усилия, а с приятностью нам падшим, может только грех. Трагедия в том, что зло при первой встрече не принуждает себя делать, а соблазняет на великую приятность. Оно для нас, раненных гордостью, легко, желанно, а любое благо — трудно, невозможно. Так что принуждение, а не приглашение в этой заповеди в реальной обыденной жизни обусловлено двумя причинами. Во-первых, эгоизмом, которому больно откликнуться на чужую волю, поэтому в нашей мольбе о даровании возможности любить другого звучат слова «да будет воля твоя» — скрытая просьба о воскресении утраченной жизни блаженного служения другому. Еще раз напомним, что молитвой грешного естества (духовным его законом) являются слова «да будет воля моя» и нужно нудить, заставлять себя, чтобы хотение своего замолчало и нудить себя открыться, чтобы желание другого говорило.

Во вторых, если эту заповедь мы исполняем не по отношению к Богу, которого не видим, а по отношению к людям, которых видим, то особое понуждение-трудничество связано с тем, что взаимную жизнь нужно строить с эгоистом, т. е. заранее согласиться не только на терпение себя, но и на мучение, доставляемое на совместном пути грехами попутчика. Яснее всего видно, к чему надо быть готовым при встрече с нами, на примере Христа: чтобы пройти этот путь честно, во взаимности до конца — всегда, как Он, надо класть за попутчиков свою душу. Если я принимаю эту Его муку за меня как исцеляющую жертву от Него, то Его напутствие нам будет таково: «Если Меня гнали (в том числе и вы -прим.) , будут гнать и вас» (Ин. 15.20), т. е. приняв милость, надо ей поделиться –пострадать и умереть за гонителей Бога — грешников. И все-таки в заповеди есть место и для свободы, вольного добра без принуждения: «принудит» — несвободное первое поприще — а идти второе — уже в свободе! Таков путь каждого падшего, возжелавшего идти: сначала добро вынужденное с усилием, но когда-нибудь (у каждого своя точка) — желанное, естественное, легкое, как дыхание. В повседневной жизни полезно помнить: то мнимое добро, что я делаю без принуждения, приводит к расплате собой — растрате души, горю, — и, наоборот, делая с понуждением подлинное добро — я собираю душу, хотя это делание противно до невозможности, а по завершении — блаженство не отсюда (иначе — с приятной улыбкой добро делает только лицемерие). Известный всем пример: В учебе (если нет гордой цели) сесть и сосредоточиться — отвратительно, но когда включились в постижение ум и чувства — не оторваться от постижения неведомого до того, что невинно-приятно останавливает только изнеможение сил, а не график или учебный план (или чужая бестактность, нарушающая творческий покой). Этот пример как намек на безболезненную, беспечальную взаимность воскресших; в случае же, когда из двоих воскресший один — в заповеди о поприщах скрываются как образ, которому надо уподобиться, проявить, отношения Христа с погибающими чадами. Начало их — не летящая, переполняющая взаимностью блаженствующая свободою любовь, а только путь к ней — тернистый и мучительный для обоих (мы тоже для Него — путь). Страдает не только чистый и светлый, но тот, кто для дружбы отказывается от греха. Пока добро не привычно, чуждо, оно прививается понуждением, усилием, усилие же требуется для сопротивления, вплоть до упразднения привычек падшей природы с последующим трудом возгревания рождающегося сокровища неотсюда.