Алекс Маркман - Только ты одна

В распахнутую дверь заползал густой весенний воздух, пахнувший льдом застывших луж, талой землей, прошлогодней листвой, сосновой смолой и еще чем то, свойственным только весне далеких северных широт. У косяка внутри помещения стоял мужчина невысокого роста, с брюшком, и тревожно перебрасывал взгляд хитрых карих глаз поочередно то на одного, то на другого из тех троих, которые остались в помещении. Эти трое расположились на равном расстоянии друг от друга, и не меняли дистанцию, как шахматные фигуры, забытые на доске небрежным игроком. Однако ходы эти фигуры делали сами, и потому предпочитали лучше не двигаться, чем сделать ошибку в этой опасной игре.

– Не закрыть ли дверь, Сергей, – спросил он того, что сидел в изодранном до лохмотьев кресле. – Холодает к вечеру. – Тот, кого он назвал Сергеем, улыбнулся, глядя на его расплюснутый, как пятак у свиньи, нос, на конце которого чернело большое пятно мазута.

– Не нужно, Никодимыч, – ответил Сергей. Его тон не предполагал возражений. – Пусть проветривается от дыма. Не хочу, чтобы завтра учуяли запах. – Они собирались курить гашиш, и было бы неразумно оставлять следы и дать волю слухам в этом заброшенном, недоступном для транспорта поселке.

Сергей расположился на равном расстоянии от враждующих сторон, чтобы успеть вмешаться, если это будет необходимо. Справа от него, на верстаке, сидел, раскачивая ногами, беловолосый детина по кличке Амбал. Сейчас он был воинственно настроен, что проявлялось во всем его облике. Его белый чуб торчал, как рог у разъяренного быка, ноздри раздувались, и расстегнутый ворот рубахи открывал часть татуировки изображающей кости и череп. Амбал получил кличку за свой размер. Он был большой, атлетического сложения и огромной физической силы. Он мог свободно перенести две болванки, восемьдесят килограмм каждая, с одного места на другое, если было за что их ухватить.

– Давай, Бобер, сыграем в карты сегодня, – уже в третий раз предлагал Амбал, обращаясь к тому, что стоял слева от Сергея, возле раскаленной железной печки. Амбал проиграл ему вчера, а отдавать было нечем. Сегодня он надеялся отыграться, а это значило опять играть в долг.

– Уймись ты, уймись, – пытался Бобер угомонить Амбала. – Опять хочешь мне фуфло засадить?

– Ты думай, что говоришь, – с угрозой предупредил его Амбал. – Недолго и схлопотать.

На лице у Бобра появилась трагическая гримаса обреченного. Так, должно быть, выглядел лорд Гамлет в начале его знаменитого монолога: «Быть или не быть». Вопрос, однако, не принимал для Бобра настолько личный характер, как для Гамлета. «Быть или не быть Амбалу?» – вот в чем был вопрос. «Убить, иль не убить?». Бобер уже сидел раз за убийство. А тут будет еще одно, и опять лагеря, а ему очень хотелось выйти наконец из заколдованного круга преступлений и отсидок. Бобер ничего не ответил, только кивнул, как будто в знак согласия. Бобер в любом споре утвердительно кивал, и постороннему могло бы показаться, что он во всем уступает и со всем соглашается. На самом же деле Бобер соглашался только со своими мыслями. – Давай, давай, Амбал, – говорил он сам с собой. – Договоришься скоро, и я распорю тебе брюхо.

Амбал хорошо понимал, что означало постоянное согласие Бобра. Но он был не трус, скор на расправу, и дело могло принять крутой оборот.

Бобер достал из кармана пачку грузинского чая, бросил ее содержимое в железный ковш, налил туда полную кружку воды и стал подогревать на железной печке эту смесь.

– Тут в поселке несколько баб новых появилось, – сказал Никодимыч, пытаясь направить разговор в другое русло. Он знал, что Амбал грезит бабами день и ночь, эта было единственная тема, которая могла отвлечь его от картежной игры.

– Здесь все бабы такие страшные, как будто их из могилы выкопали, – поддержал разговор Сергей. На его породистом, властном лице появилось выражение насмешливого уныния.

– Для Амбала это не преграда, – пробурчал Бобер, внимательно наблюдая за закипающей водой в ковшике. Он хорошо умел готовить чифир, знал, что воду нельзя кипятить слишком долго, или на слишком сильном огне, или не доварить. – Амбал и лошадь может трахнуть, если хозяин за ней не углядит. Я бы не решился варить чифир, если бы Амбал сзади меня стоял.

Амбал ничуть не обиделся на его замечание.

– Надобно посмотреть на них, – сказал он более миролюбивым тоном. – Их всех пялить надо.

– Вот, закончится твой срок на поселении, приедешь в большой город, там найдешь много, – приободрил Амбала Никодимыч. Он был доволен, что обстановка немного разрядилась. Никодимыч терпеть не мог блатных разборок. Рисковал он только из-за денег, и всегда сторонился толпы. К Сергею он тянулся потому что тот умел держать всех под уздой.

Никодимыч всю жизнь специализировался на сборе металлолома. Страна нуждалась в металле, а следовательно, в его услугах, и Никодимыч неутомимо удовлетворял потребности любимой страны. Последний раз его посадили за попытку распилить и сдать в утиль паровоз. Однажды, по его рассказам, Никодимыч шел по вершине насыпи и увидел внизу завод, огороженный забором, по верху которого была протянута колючая проволока. А за забором, в тупике, стоял паровоз который, судя по ржавчине, не двигался с тех пор, как его впервые упомянули в песне «Интернационал» в куплете «Наш паровоз идет вперед, в коммуне остановка». Остановился он гораздо раньше, так и не дождавшись коммуны, и не удивительно: железные дороги давно уже перешли на дизельные двигатели. Никодимыч обожал такого рода дела. Он договорился с крановщиком, двумя сварщиками и шофером, заказал у специалистов поддельные документы и привез ничего не подозревающую бригаду на территорию завода, к месту работы. Сварщики резали паровоз автогенами на куски, крановщик грузил эти куски на машину, и шофер, в сопровождении Никодимыча, отвозил метал в утиль сырье, где Никодимыч получал деньги, делился со своим человеком в утиль сырье, и возвращался к уменьшающим остаткам паровоза. Так продолжалось два дня, в течение которых Никодимыч поставил стране много металла. В конце второго дня его остановили на проходной. Сменилась охрана, и тот, кто открывал ворота, попросил у Никодимыча накладную. Охранник внимательно осмотрел предъявленный документ, нахмурился и попросил подождать, пока он кое-что выяснит. Никодимыч не любил ожидание и неизвестность. Он сказал шоферу, с негодованием в голосе: – Вот я им сейчас задам трепку! Негодяи! Заставляют людей терять время. Погоди-ка, я сейчас вернусь. – Он выпрыгнул из машины, вышел из проходной и скрылся, оставив неосведомленного шофера объяснять детали накладной. Никодимыча поймали в другом городе, где он пытался распилить и продать недостроенный мостовой кран. Никодимыч просил суд учесть, что он приносил большую пользу стране и вносил большой вклад в строительство коммунизма, в приход которого он свято верил. Его послали дожидаться коммунизма в лагеря строгого режима, откуда он попал на поселение, в этот затерявшийся в тайге леспромхоз.