Никодим Святогорец - Невидимая брань (издательство «ДАРЪ»)

Но если у тебя вперед пойдет желание и сразу или возлюбит вещь, или отвратится от нее, то ум твой не сможет уже познать ее, как следует. Ибо такое, предваряющее всякое суждение расположение, или, лучше сказать, эта страсть, войдя внутрь, становится стеной между умом и вещью и, омрачая его, делает то, что он думает о ней по страсти, т. е. иначе, нежели какова она на самом деле, и через это еще более усиливает первоначальное расположение. А оно чем более простирается вперед или чем более возлюбляет и возненавидевает вещь, тем более омрачает ум в отношении к ней и наконец совсем его затемняет. И тогда страсть к той вещи возрастает до крайнего предела, так что она кажется человеку любезной или ненавистной более всякой вещи, когда-либо им любимой или ненавидимой. Таким-то образом бывает, что когда не соблюдается показанное мной правило, т. е. чтобы удерживать желание от возлюбления или от возненавидения вещи прежде обсуждения ее, тогда обе эти силы души, т. е. ум и воля, всегда преуспевают в зле, все более и более погружаясь из тьмы во тьму и от прегрешения в прегрешение.

Итак, блюди себя, возлюбленный, со всем вниманием от любви или отвращения к какой-либо вещи, по страсти, прежде чем успеешь ее хорошо рассмотреть при свете разума и правого слова Божественных Писаний, при свете благодати и молитвы и при помощи рассуждения твоего духовного отца, чтобы не погрешить и не счесть истинно доброго за худое и истинно худого за доброе; как это большей частью случается с такого рода делами, которые сами по себе добры и святы, но по обстоятельствам, именно потому, что совершаемы бывают или не вовремя, или не к месту, или не в должной мере, причиняют немалый вред тем, которые их совершают. И из опыта знаем, каким бедам подвергались некоторые от подобных похвальных и святых дел.

Как необходимо, как сказали мы, хранить ум от неведения, так равно необходимо хранить его и от противоположного неведению многоведения и любопытства. Потому что если мы его наполним множеством знаний, представлений и помыслов, не исключая и суетных, непотребных и вредных, то сделаем его бессильным; и он не сможет уже правильно понимать, что пригодно к нашему истинному самоисправлению и совершенству. Поэтому надлежит тебе так себя держать в отношении к знанию о земных вещах, хотя иной раз позволительных, но не необходимых, как бы ты был уже умершим; и собирая всегда ум свой внутрь себя насколько можно сосредоточеннее, оставлять его праздным от мыслей о всех вещах мира.

Сказания о бывшем и новые сведения о бывающем пусть проходят мимо тебя, и все перевороты в мире и царствах да будут для тебя такими, как бы их совсем не было, а когда кто принесет тебе их, отвратись от них и далеко отринь их от своего сердца и воображения. Слушай, что говорит св. Василий: «Да будет тебе горьким вкушением слышание мирских вестей и сотами меда сказание мужей преподобных» (ч. 5, с. 52); внемли и тому, что вещает пророк Давид: поведали мне законопреступники (свои) рассуждения, но это – не закон Твой, Господи (Пс. 118, 85). Возлюби же внимать лишь духовным и небесным вещам и изучать их, и ничего в мире не хотеть знать, кроме Господа Иисуса Христа, и притом распятого (1 Кор. 2, 2), кроме Его жизни и смерти и кроме того, что Он требует от тебя. Действуя так, будешь действовать благоугодно Богу, Который имеет избранными и возлюбленными всех любящих Его и старающихся творить Его волю.

Всякое другое расследование и разузнавание – это порождение и пища самолюбия и гордости; это узы и сети диавола, который, видя, как воля тех, которые внимают духовной жизни, сильна и крепка, покушается победить ум их такими любопытствами, чтоб таким образом овладеть и им, и волей. Для этого он обыкновенно влагает в них мысли высокие, тонкие и изумляющие, особенно тем из них, которые остроумны и скоры на высокоумничанье. И они, увлекаясь удовольствием иметь и рассматривать такие высокие помыслы, забывают блюсти чистоту своего сердца и внимать смиренному о себе мудрованию и истинному самоумерщвлению; и таким образом, будучи опутываемы узами гордости и самомнения, делают себе идола из своего ума, а вследствие того мало-помалу, сами того не чувствуя, впадают в помысл, что не имеют уже более нужды в совете и вразумлении других, так как привыкли во всякой нужде прибегать к идолу собственного разумения и суждения.

Это дело крайне опасное и трудно врачуемое; гордость ума гораздо бедственнее, чем гордость воли. Ибо гордость воли, будучи явна для ума, может быть иной раз им удобно уврачевана, через подклонение ее под иго должного. Ум же, когда самонадеянно утвердится в мысли, что его собственные суждения лучше всех других, кем, наконец, может быть уврачеван? Может ли он кого-либо послушаться, когда уверен, что суждения всех других не так хороши, как его собственные? Когда же это око души – ум, помощью которого человек мог бы узнавать и исправлять гордость воли, сам ослеплен гордостью и остается неуврачеванным, кто уврачует и волю? И бывает тогда внутри все расстроено, и притом так, что негде и некому пластыря приложить. Вот почему надлежит тебе как можно скорее воспротивиться этой пагубной гордыне ума, прежде чем она проникнет до мозга костей твоих; сопротивляйся же, обуздывай быстроту ума своего и покорно подчиняй свое мнение мнению других; будь безумен из любви к Богу, если желаешь быть премудрее Соломона. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым (1 Кор. з, 18).

Кроме обучительного упражнения своего ума, надлежит тебе управлять и своей волей так, чтобы не позволять ей склоняться на свои пожелания, а напротив, вести ее к тому, чтобы она была совершенно единой с волей Божией. И при этом твердо содержи в мысли, что недостаточно для тебя того одного, чтобы желать и искать всегда благоугодного Богу, но надлежит еще притом, чтобы ты желал этого как движимый самим Богом и для той единой цели, чтобы угодить Ему от чистого сердца. Для того, чтобы твердо стремиться к этой цели, мы должны выдерживать более сильную борьбу со своим естеством, чем при всем том, о чем было говорено выше. Ибо естество наше так склонно к угождению себе, что во всех делах своих, даже самых добрых и духовных, ищет успокоения и услаждения себя самого, и этим, незаметно и утаенно, похотливо питается как пищей.

От этого бывает, что когда предстоят нам духовные дела, мы тотчас вожделеваем их и устремляемся к ним, однако ж не как движимые волей Божией или не с той одной целью, чтобы угодить Богу, но ради того утешения и обрадования, которое порождается в нас, когда вожделеваем и ищем того, чего хочет от нас Бог: такая прелесть бывает тем скрытнее и утаеннее, чем выше само по себе и духовнее то, чего вожделеваем. Почему я и говорю, что не должно нам довольствоваться тем одним, чтобы желать, чего хочет Бог, но надлежит еще желать этого, как, когда, почему и для чего хощет того Он. И апостол заповедует нам испытывать, какова воля Божия, не только благая, но и угодная, и совершенная по всем обстоятельствам, говоря: не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная (Рим. 12,2). Так как если в деле будет недостаток хоть по одному какому-нибудь обстоятельству или если мы будем совершать его не от всего произволения и не всеусиленно, то явно, что оно является и именуется несовершенным. Заключай из этого, что даже когда вожделеваем мы и ищем Самого Бога, то и в этом деле могут иметь место некие неправости и опущения, и в него могут прокрадываться своего рода льщения нашей к себе любви или нашего самолюбия, так как при этом часто имеем мы в виду больше собственное наше благо для себя самих, чем волю Божию для Самого Бога, Который благоугождается делами только во славу Его творимыми и хочет, чтобы мы Его одного любили, Его одного вожделевали и Ему одному работали.