Мария Жемчужникова - Воспоминания о московском антропософском обществе

Борис Павлович вел кружок очень серьезно, его комментарии были разнообразны, побуждали мыслить, в них чувствовались большие и основательные знания. Когда он слушал ваш вопрос, ' слегка склонив голову набок, вы чувствовали, что ответ будет дан продуманно, с чувством ответственности перед истиной. Возникал авторитет, но это не возносило его на пьедестал, потому что вся его эрудиция всегда сопровождалась удивительным чувством чуткого внимания и благожелательности. По богатству получаемого материала это был профессор, но по отношению к вам — не профессор, а старший брат. С первого же занятия я перестала дичиться и чувствовала: да, я попала именно туда, куда надо; здесь не просто интересное, но самое важное . Это чувство было общим, и оно-то и в последующие мрачные годы как магнитом притягивало на занятия и собрания, несмотря на все трудности и даже опасности, темные, заваленные сугробами улицы, холодные дымные помещения.

Той же зимой 1917-18 г. Общество переехало в другое помещение — Кудринская Садовая, д.6, кв.2, в бывшую квартиру Григоровых, и заняло там ту самую большую гостиную, где весной я слушала памятный доклад А.Белого. В этом помещении Общество и оставалось до самого его закрытия в 1923 году. Здесь происходили и регулярные еженедельные собрания членов Общества, где читались циклы лекций Штейнера и велись по ним беседы всеми присутствующими, без определенного руководителя, и отдельные доклады или собеседования по каким-либо специальным вопросам, и особые праздничные собрания — Рождественские, Пасхальные и другие. Здесь же занимались и некоторые кружки начинающих под руководством членов Общества, а другие устраивали свои занятия у кого-либо из своих членов, где квартирные условия были получше. Здесь стояла маленькая печурка "буржуйка". Иногда она оставалась холодной, и сидящие в шубах мерзли, иногда оказывалась чуть-чуть протопленной — не знаю, чьими заботами это делалось, — и тогда большей частью нещадно дымила.

Но это были общие условия всех московских квартир того времени, и они уже никого не пугали, потому что здесь мы получали "хлеб жизни".

Еще в старом помещении, придя на собрание кружка, мы увидели два новых лица, и Борис Павлович, знакомя нас, сказал, что члены Общества будут вести кружки: Клавдия Николаевна Васильева по книге "Как достигнуть познания высших миров" [18] Васильева, Клавдия Николаевна (урожд. Алексеева, 1886–1970) — вела антропософскую работу и в Москве, и в Петербурге. Вторая жена Андрея Белого. О ней см. предисловие в кн.: К.Н. Бугаева . ВОСПОМИНАНИЯ О БЕЛОМ , ред. J.E. Malmstad (Berkeley, 1981). Она также написала воспоминания о Штейнере (1929, опубл. в немецком переводе: K.N. Bugajewa, WIE EINE RUSSISCHE SEELE RUDOLF STEINER ERLEBTE. Verlag Die Pforte, Basel, 1987). О ее архиве см.: "Записки отдела рукописей ГБЛ", вып.38, с.183. WIE ERLANGT MAN ERKENNTNISSE DER HЦHEREN WELTEN? (1904-05) Р.Штейнера. и Вера Оскаровна Анисимова по книге "Христианство как мистический факт и мистерии древности" [19] Анисимова, Вера Оскаровна (1890–1967) — писательница, переводчица (печаталась под девичьей фамилией В.Станевич). О ней см . КЛЭ, т.7, с. 141. Ее муж, Юлиан Павлович Анисимов (1889–1940) — поэт и переводчик. DAS CHRISTENTUM ALS MYSTISCHE TATSACHE UND DIE MYSTERIEN DES ALTERTUMS (1902) Р.Штейнера. . Желающие могут записаться. Я тогда только что прочитала эту книгу, вышедшую в новом издании и новом переводе О.Н. Анненковой [20] Анненкова, Ольга Николаевна (ум. 1949) — упомянута как кузина ("Леля") поэта и критика Бориса Дикса (псевд. антропософа Бориса Алексеевича Лемана, 1880–1945) на с.82 кн. Белого МЕЖДУ ДВУХ РЕВОЛЮЦИЙ (Л., 1934) и на с.171 кн. Сабашниковой-Волошиной DIE GRЬNE SCHLANGE (изд. 1985 г.): "/…/ seine blonde, Knabenhafte und vogelartige Kusine Olga von Annenkow". Слушала курсы Штейнера в Европе, участвовала в постройке Гетеанума в Дорнахе. Белый ее упоминает в своих ВОСПОМИНАНИЯХ О ШТЕЙНЕРЕ, с.223, 280. С начала ноября 1923 г. "бездомный" Белый жил в Москве у Анненковых на Бережковской набережной, на заводе Анилтреста. , и она произвела на меня огромное впечатление. Антропософия оказывалась не только делом внутренней духовной жизни человека, мировоззрением религиозным и философским. Она вступала в сферу исторических событий, объясняла их смысл и значение. А я ведь еще с 6-го класса гимназии знала, что из всех наук самая интересная — наука об обществе, и мое призвание именно здесь. Этим объяснялся и выбор юридического факультета, куда только революция открыла доступ женщинам. Конечно, я записалась в кружок Веры Оскаровны.

Редко можно встретить человека, обладающего таким четким, конкретным и в то же время образным мышлением. Широкое философское образование дало ей способность обобщения, но эти обобщения не были абстрактными, а выливались в образы, которые, однако, отнюдь не "витали в облаках", а всегда выражали собой конкретное содержание того, о чем шла речь. Это был удивительный дар речи, блестящей по форме и богатой по содержанию. Эрудиция у нее была не меньше, чем у Бориса Павловича, но мировосприятие, а вместе с тем и восприятие антропософии — совсем другое; я бы сказала — художественное. Недаром в ее жизни такую большую роль играла музыка. Музыкальность натуры и острый ум — две черты, часто противоречащие друг другу, у нее сливались воедино, создавая неповторимое своеобразие личности. Страстная, увлекающаяся натура, полная противоречий и в то же время в чем-то основном непоколебимо цельная. И люди к ней относились по-разному: одни (как и я), сразу подпадая под ее обаяние, оставались ей преданными, часто на всю жизнь, несмотря на все шипы и колючки, которых тоже было немало в ее характере. Другие, напротив, испытывали раздражение, даже враждебность. Щедрость, всякая — и чисто материальная и душевная, были ее свойством. В те мрачные годы она, случалось, не задумываясь отдавала последнее полешко, последнюю горсть муки. А уж свое умственное и душевное богатство она расточала без удержу, иной раз по малодостойному адресу. Оба ее мужа принесли ей много горя, некоторые годы ее жизни были просто мученическими, и нужно было непоколебимое душевное благородство, чтобы это вынести. Да, она бывала и жестока, и несправедлива, и резка, но все это — оболочка, руда, внутри которой слиток чистого золота. И кто его увидел и почувствовал, оставался ей предан на всю жизнь. Мне кажется, что многое в этом характере объясняется ее происхождением. Она была не родной, а приемной дочерью пензенского врача Станевича; были довольно обоснованны предположения, что ребенок был подкинут ему из цыганского табора, кочевавшего в тех краях. Цыганские черты можно видеть и в ее музыкальной и вообще художественной одаренности, и в страстности темперамента, и в более глубоких свойствах души — способности любить преданно и жертвенно. И еще одно в ее существе может быть идет оттуда же: черты атавистического ясновидения. Она эти способности не развивала, даже страшилась, но они у нее были — это я испытала на себе. Неся все это "цыган-ство" в себе, она прошла строгую школу мысли, сначала классической философии на Высших Женских Курсах, главным образом у Б. А. Фохта [21] Фохт, Борис Александрович (1875–1946), философ-кантианец (последователь Когэна), проф. Московского ун-та. Автор комментированных переволов Канта, Аристотеля, Гегеля. См . НАЧАЛО ВЕКА (М. 1933) А.Белого, С.351, и его же ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКЕ. — "Эпопея", № 2, с. 155. Он и "N.N." в стих. Белого ПРЕМУДРОСТЬ (1908, УРНА): "Профессор марбургский Когэн, / Творец сухих методологий! / Им отравил меня N*N*. / И увлекательный и строгий". , а затем — целиком отдавшись науке антропософии.