Владимир Легойда - Мешают ли джинсы спасению. Опыт современной апологетики

Довольно статичны, безжизненны получились и некоторые другие герои. Например, апостол Иоанн проходит через весь фильм с двумя выражениями лица. Игра актера, изображающего Христа, тоже не проникает в душу. Наверно, многие со мной не согласятся, но мне наиболее убедительной показалась актриса, игравшая Деву Марию. Она смогла передать материнскую скорбь, сопереживание страданиям Сына. Замечательный кадр – материнские руки, хватающие землю перед Голгофой… Незамысловатый, в общем-то, кинематографический прием, но очень действенный. На мой взгляд, он сильнее, чем страшные избиения и порванное тело актера, игравшего Христа…

И все же своим друзьям и знакомым я советовал фильм посмотреть…

В церковных кругах по поводу фильма сложилось несколько основных точек зрения. Первая – в целом положительная оценка фильма, который рекомендуется посмотреть всем – и верующим, и неверующим. Одним – как фильм-напоминание и назидание, другим – как фильм – начало пути.

Вторая позиция – более осторожная – исходит из того, что фильм далек от подлинно глубокого изображения евангельской истины, но в наше время для человека неверующего или только-только подходящего к вере он может стать в каком-то смысле даже откровением. Поэтому его нужно смотреть – особенно тем, кто еще не соприкасался с Евангелием.

И наконец, третья точка зрения: фильм не рекомендуется смотреть никому, особенно ищущим веру людям, потому что человек, посмотревший его, будет жить с таким вот образом Христа, а он, этот образ, чрезвычайно далек от евангельского. Актер играет, изображает Христа, Богочеловека, а это само по себе невозможно и поэтому недопустимо.

Мне ближе всего та позиция, что фильм, с оговорками и замечаниями, смотреть все же стоит. Хотя за иными точками зрения я также готов признать свою логику. При этом мне кажется, что противники фильма нередко исходят из того, что потенциальный зритель находится в ситуации выбора между фильмом Гибсона и походом в храм, между фильмом и безмолвной молитвой исихастов, фильмом и утренним и вечерним правилами. А это, конечно, вещи несравнимые. Однако же выбор для современного нецерковного человека нередко состоит не в том, чтобы пойти в церковь или пойти в кино, а в том, пойти ли на «Страсти Христовы», или на «Техасскую резню бензопилой», или на очередной конец света со Шварценеггером. Поэтому принципиально важным становится вопрос о возможной альтернативе Гибсону: что можно предложить большинству тех зрителей, которым советуем или не советуем смотреть «Страсти»?

Мне кажется, выбор следует сделать в пользу «Страстей». Я не думаю, что образ, который пытался передать актер, навсегда запечатлится в сердце человека, и если он придет в Церковь, то не сможет от него избавиться и даже Евангелие будет читать через призму фильма. Конечно, я согласен с тем, что кинематограф – самый агрессивный вид искусства. Кино оставляет меньше возможностей для свободы интерпретации.

Но именно поэтому оно менее всего глубоко. Всегда дольше, на мой взгляд, переживаешь книгу, чем фильм. Эмоционально, может быть, кино сильнее. Но проходит время, и эти эмоции уходят так же быстро, как и пришли. А вот если кто-то после просмотра «Страстей Христовых» возьмет в руки Библию, станет более уважительно относиться к христианству, к Церкви или просто вынет крестик-украшение из уха, то это, на мой взгляд, уже хорошо.

Вот почему фильм Гибсона не кажется мне вредным. Его можно отнести к той категории средств, которые способны помочь человеку задуматься о Христе. Кому-то впервые, кому-то далеко не в первый раз. Кому-то глубоко и надолго, кому-то всего на пять минут. Но именно помочь. В наше время этот фильм может сыграть ту же роль, которую в советское время сыграла рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда». Сколь угодно долго можно говорить о ее неканоничности, но никуда не денешься от свидетельств сотен людей, которые в советское время о Христе впервые услышали именно благодаря этой опере. Я не думаю, что кто-то из них и сейчас живет с образом Христа и апостолов в качестве таких ребят в джинсах. По крайней мере, те мои знакомые, для которых рок-опера стала отправной точкой в пути, давно уже ее не слушают, а занимаются серьезным изучением трудов христианских отцов-каппадокийцев.

Мне кажется, что фильм Гибсона замечательным образом демонстрирует разницу между западным и восточным христианством; подтверждает то, что различия между Православием и католичеством реальны, а не надуманны, что восточный и западный пути христианства по-разному реализуются в искусстве, литературе, кинематографе.

«Страсти Христовы» – это закономерный результат католического сознания его режиссера, для которого важно создать эффект присутствия, важна реальность образов. С точки зрения метода Гибсон безусловный традиционалист, если угодно – консерватор. Верный продолжатель той традиции, основание которой положили даже не реалистические картины художников Возрождения, а стигматы 85Франциска Ассизского. И если христианский Восток стремится к обожению человека, к внутренней перемене, к стяжанию Святого Духа, то христианский Запад в желании подражать Христу акцентирует внимание на внешних моментах, пытается внешне пережить все те страдания, которые Христос претерпел в земной жизни, – отсюда феномен стигматов. Феномен, родившийся в средневековом католичестве и унаследованный протестантизмом, особенно современным. Но не встречающийся в традиции православной аскетики.

Гибсон хочет, чтобы сытое и ленивое человечество содрогнулось от того, как страдал Христос. Его фильм подчеркнуто реалистичен. Это не фильм-метафора, а фильм-документ. Документальный фильм. В этом его сила и в этом его слабость. Гибсон стремится к реализму так же, как к нему стремятся те художники XVII века, на картинах которых во время Тайной вечери Христос с учениками трапезничают подобно типичным бюргерам того времени: с вилками, жареными курицами и т. д. Прием, конечно, другой – те приближали подгонкой истории под современность, этот – восстановлением исторической правды. Но цель та же – создать эффект присутствия. Показать и доказать, что все это на самом деле было.

Христианский Восток, напротив, стремится не столько к тому, чтобы утвердить верующего в историчности Христа, сколько к тому, чтобы дать ему пережить реальную встречу с Сыном Бога Живого. Здесь и сейчас. Не на экране кино, которое все равно всегда вымысел, и не в полной эмоций душе, которая переменчива, а по-настоящему, на предельном онтологическом уровне – в Таинстве Евхаристии, в которой мы реально встречаемся с Христом, соучаствуем в Тайной вечере, переживаем Его крестные страдания. Поэтому художественный реализм здесь может даже мешать, поэтому православная иконопись с точки зрения классического западноевропейского искусства нереалистична.