Михаил Белов - Иисус Христос или путешествие одного сознания (Часть 2)

Коля представился мне сгустком нервов. Его сознание было поднято под самую макушку. Каждая фраза, сказанная им несла здоровую силу, чего нельзя было сказать от его внешнего вида. Он же говорил о перенесенных им стрессах. Как я узнал позднее, ему было так плохо, что дважды он вешался уже в больнице. Меня вскоре озарила догадка:

-А вы вспомните, что вы думали о нем во время ваших разговоров с ним?

-Ничего не думал - хороший парень.

-А вы вспомните ваши мысли после ваших разговоров с ним.

Я обратил внимание на ту агрессию, которую мужчина выдал мне словами, что он меня разговорит, чем выбивал меня из душевного равновесия, так как разговаривать я не хотел. Без сомнения, так же он выбивал и Колю. При этих моих словах мужчина вдруг посерьезнел и опустил голову. Мы пошли на завтрак, и после завтрака я сидел на своей постели один, обдумывая этот случай и, вспоминая, как Коля расказывал о том, как он набрасывался с кулаками на своего деда, думал как ему рассказать о причинах его адекватностей мыслям окружающих. У меня от сердца снялся жгут самой сердечной энергии, как вдруг услышал сзади хрипы. Я повернулся назад и увидел, что Коля бъется в припадке. Я бросился звать на помощь санитара, так как абсолютно не знал что нужно делать. Подоспевший санитар вставил ему в рот ключ от дверей и им разжал зубы, чтобы не дать Коле задохнуться собственным языком. Подоспевшая сестра поставила ему укол, и Коля отходил. Когда она привела дежурного врача, им оказалась та женщина, которая принимала меня, я решил сказать ей про причину, зная какое тяжелое чувство оставляют эти припадки, от незнания, с чего они начинаются. Врач меня выслушала и ничего не сказала, но, похоже, что-то мой рассказ оставил в ней полезного. Вскоре я начал с Колей разговаривать и объяснил ему все, как только можно было о причинах его поступков. Похоже, он понял. У него оказался очень живой ум, и помимо искренности я обнаружил у него чистую душу абсолютно без каких-либо комплексов и свежие юношеские стремления, в частности поголодать 40 дней с целью очищения организма. Мои попытки направить его на пост и воздержать от крайностей голодания остались безуспешными.

Этот старик сначала пленил меня искрящимися добрейшими глазами. Я изо всех сил старался показать ему из своих глаз то же самое. Но вскоре я переменил свое отношение, так как у этого старика абсолютно не было никаких комплексов в плане просьбы сигарет (у других) и съедобного. Стоило ему увидеть, как у тебя что-то появляется во рту, как он он прекращал движение и, глядя на тебя в упор говорил: "Угости". Сначала это "угости" было к месту. Но когда я понял, что это "угости" я буду слышать не только когда еда еще у меня в руках, но и когда уже во рту, а часть еды еще держит моя рука и слово "угости" заменяется более категоричным "дай" - мое отношение стало меняться не в его пользу - на снисхождение.

И в этот раз, как и в прошлое мое посещение больницы не обошлось без слухов об оральном сексе и гомосексуализме между так называемыми блатными и настоящими психически больными парнями, в том числе и таким парнем, который просто не умел за себя постоять.

Я сидел на своей постели, не зная чем мне заняться, как вдруг пришла в голову мысль поиграть в карты. Не успел я себя прощупать на счет еобходимости делать это сейчас, как мой сосед - Саша потянулся и сказал:

-Давай сыграем в карты. Я обнаружил, что верх моей головы окутан его желанием, которое я вначале принял за свое собственное. Я хотел было попробовать отказаться от его предложения, но почувствовал, что мое тело по вертикали разомкнуто в нескольких плоскостях, и верхушка моей головы тянет меня навстречу его предложению. Я не мог даже отвертеться от этого предложения. Впрочем, оно, раз я его принял за свое, было близко мне по духу, тем не менее, азартная игра с детства была противовоставлена моему воспитанию. Пришлось играть. Теперь играл я ровно, проигрывая очень редко, больше из-за недомысливания или зевка.

И примерно в это же время я стал понимать, что мне надо простить врачей и ввести их в мое сердце как людей и как врачей. Как людей делающих все возможное, чтобы меня вылечить. Что я уже на протяжении этих четырех лет неправильно отношусь к ним с каким-то высокомерием и осуждением за то, что я таким больным тогда был выпущен из больницы. Сейчас я прямо сознательно вводил буквально каждого врача, сестру и санитара в свое сердце, полностью снимая свои прошлые обиды на них и оживляя тем самым свою чувственную сферу. От сердца отходил окаменевший меридиан - прозрачный, но окаменевший и скрученный не понять как, и наполнялся жизнью. Он мне напомнил еще несколько моих грехов или, точнее, неправильных - не покаянных поступков. Я действовал с позиции здравого смысла -человек пусть не знает, что я против него совершал, а я покаюсь потихоньку. Но сейчас я почувствовал, что я должен покаяться ему в открытую. Что если он узнает, а он наверняка узнает, то будет гораздо хуже. К тому же этот здравый смысл вредил не только моему здоровью, а здоровью еще одного человека.

На вашем родственнике все должно быть подогнано по размеру, не стеснять его ни в чем - ни в движении, ни морально, так как любая мелочь с первого взгляда может оказаться для его психики и жизни камнем преткновения или жерновом, висящим на шее. Тапочки, которые я носил дома, в больнице оказались совсем неподходящими -лямка была чуть просторней неоходимого, и пальцы ног, высовываясь спереди, доставали пола. Дома этого не происходило, так как там не было такого долгого движения по прямой, как здесь, и тапки на ноге поправлялись дома на ходу. Здесь же я начал цеплять носками носок пол, повторно подметая ими пол отделения. Это было и неудобно и морально и физически, так как я напоминал себе волка из "Ну, погоди!" в восьмой серии, когда волк натянул на себя заячьи коньки. Я стал пытаться подворачивать пальцы ног,, но вскоре начал хромать, так как пальцы в нужный момент перестали выпрямляться и, чтобы их расслабить, мне необходимо было сесть или лечь. Было дико - из-за такой ерунды начать комплексовать. Я уже и тапочки стал надевать на другую ногу, чтобы несовпадение подошв и лямок не давало стопам проскальзывать дальше подошвы. И когда матушка принесла мне замену, я был на седьмом небе от счастья. Правда, я обнаружил, что одна правая нога у меня становится прямой и короткой, а левая -непомерно длинной и вспомнил своего дедушку Петра - отца тети Лены. Он также ходил, как я сейчас. Но после отсидки и расслабления мышц ног я вставал и начинал ходить опять нормально -так как ноги были одинаковой длины. Но едва уставали определенные группы мышц, я опять начинал проваливаться -хромать на одну ногу.

В палате лежал дедушка, который доставлял много хлопот санитарам и сестрам, но который ходил точно также, как и я уставший - хромая, и как мой дедушка. Точно также левая нога у него была непомерно длинная и он ставил ее вперед, как бы ставя ее на пол подошвой, а правая короткой и прямой.